— Рыжинки.
Феррен невесело усмехнулся, неотрывно рассматривая своё отражение в кубке.
— Окромя Рыжинки, угадал, ага. Тут-то бард не солгал, в море она ушла. Хотелось бы верить, что пеною стала, но, думаю, рыбы да какие морские чудища её, утопленницу, просто-напросто пожрали, а кости и по сей день лежат где-то тамо на дне самом.
Все снова помолчали. Зал почти опустел, помимо них сидели ещё пара человек на лавках, да бард всё надирался и надирался, запихивая служанкам в декольте звонкие монетки. Теновор впервые видел такого щедрого поэта.
— А как же сестра? — тупо спросил Хьюго, моргая, как телёнок. — Как же братья её, отец? Не понимаю. Сестра что ль не любила эту… э-э-э… рыжую?
— Рыжинку, — насупился Давон.
— Когда на горизонте маячит видный жених, — улыбался одними губами Феррен, — и сёстры родные друг другу глотки перегрызут.
— Ох уж эти девки! Никогда я их не пойму. То ли дело мы, мужики…
— Вот и будешь вечно с мужиками якшаться, девок распугивать, — пробурчал Адам, поворачивая голову на другую сторону.
— Молчал бы, пьянь поганая!..
— Нет, правда, а что сестра её? — обратился к Давону Теновор. — Неужто не жаль ей было Рыжинку?
Давон гоготнул.
— А как же, жаль. Она её с собой во дворец забрать хотела, сестра всё-таки, что не говори. Уговаривала. Вещи её даже сама уложила. Но в ночь перед отъездом, когда в деревне и в городе все надрались в честь королевского отпрыска, Рыжинка ушла, и никто её больше не видел. Следы вели к морю, терялись у самой кромки воды. Не надобны ей были ни шелка заморские, ни титулы дворянские, ни покои королевские. Разве что покои королевича, да сердце его, но они уже были заняты другой. По-разному они с сестрицей-стервицей принца полюбили, ой, по-разному. Старшая поплакала, поплакала над ней, да перестала. А братья и отец… ни один не вернулся с войны. Токмо жители деревенские Рыжинку щас помнят, да мальчишка, дружбан её малой.
С другого конца зала послышались характерные звуки рвоты: барда вытошнило на собственную лютню. Хозяин таверны, ругаясь себе под нос, поволок его по лестнице наверх, перекинув через плечо как пушинку. Усталая служанка с громким вздохом встала перед блевотиной на колени и принялась без энтузиазма тереть пол.
— Что ж, у нас тут в графине осталось вино по глотку на каждого, — первым заговорил Феррен бодрым голосом, — если Адам не будет пить…
— Буду, буду, — приподнялся Адам на локтях.
— Ладно, по половине глотка на каждого.
Феррен привстал и с ювелирной точностью налил каждому по ровной порции вина. Теновор приметил заткнутый за поясом юношеского стана кинжал.
— За Рыжинку! — поднял свой кубок Феррен. — За дев, умеющих любить. И за тех, кто об этом помнит.
Они с Давоном слишком долго и слишком серьёзно смотрели друг другу в глаза, но заметил это, похоже, только Теновор. Все чокнулись, проговорив: «Будем!», и осушили кубки и кружки.
— Эх, маловато… — посетовал Адам.
Хьюго поддел его под плечи и помог выйти из-за скамьи.
— Пошли, синька, пошли. Спать пора!
— Да, пора. — Давон тоже встал, а за ним поднялись и Феррен с Теновором.
Как раз вернулся хозяин таверны. Брезгливо оттирая с плеча рвоту барда, он принял их благодарности и их деньги, последнее — с вымученной улыбкой на красном лице. Он предложил Теновору проводить его до «каморки, кою только годовалый младенец комнатою назвал бы», но Теновор уверил его, что уж точно не заблудится, и принял ключ.
Когда они поднимались по лестнице, помогая Адаму, волочащему за собой ноги, Хьюго спросил:
— А герб-то какой у того короля был? Ну, тот, что на персте принца оказался выигр… выгравирован? А?
Они дотащили Адама до площадки первого этажа и уже наполовину преодолели второй лестничный пролёт, когда Давон нехотя ответил:
— Слушать внимательнее надо было. Русалка на камне сидящая…
Хьюго ахнул.
— Это что же? Наших святейших короля Эрика и королевы Марибеллы герб?
— Только тридцать лет назад нашу святейшую, прекраснейшую и справедливейшую королеву звали просто Мари, — добавил Давон.
— Так это… это что получается… и правда взаправду было?
Феррен рассмеялся серебристым, поистине волшебным смехом.
— А я всё ждал, когда же до него дойдёт.
Они помогли уложить посапывающего Адама на его койку, а потом отвели хлопающего глазами Хьюго на соседнюю. Бородатый лысый детина заснул, как только его голова коснулась подушки.