Захар, заметив, что Таня только дотронулась до рюмки и отставила ее, шумно запротестовал:
— Э-э-э, Танюша, у нас так не положено! Ты уж не обижай хозяев. Наши обычаи, как на Кавказе. Не выпил у хозяина — обидел его. Когда я служил в армии в Ереване, встретил наших эрзян. Зазвали они меня к себе, угощают и коньяком, и всякими марочными винами. А мне нельзя, я на службе. Знаете, как они разобиделись? За оскорбление сочли. Пришлось, понятно, уважить. Только после пятеро суток просидел на «губе», проще говоря, в армейской кутузке.
— Вот поэтому и я не пью, чтобы не попадать куда не следует, — в шутку, оправдываясь, сказала Таня и налила в стакан ситро.
Захар это заметил. Он настойчиво слил ситро и опять налил вино. Опять все начали уговаривать, хуже того — принялась настаивать и Зина; хмурясь, Таня отпила несколько глотков.
— Это по-нашенски! — похвалил Захар, подавая закуску, Георгий захлопал в ладони.
Все заметнее хмелея, Георгий так же заметно и смелел. Стараясь угодить Тане, — то воды ей нальет, то конфеткой угостит, — он всякий раз оговаривался: «извините, не откажите, пожалуйста». И все порывался рассказать о том, как научился играть на баяне.
Захар, Георгий и Зина хмелели все больше, Тане становилось с ними невмоготу. Иные мысли и заботы владели ею. Завтра пленум райкома комсомола, на нем намечено и ее выступление. О чем ей говорить? Как пройдет выступление? Не ошибиться бы, не спутаться… Вот ей о чем думать и думать, а тут какой-то подвыпивший парень долдонит, как он учился играть на баяне.
В комнате было густо накурено, душно. У Тани с непривычки начала кружиться голова. Никому не сказываясь, она потихоньку вышла на крыльцо.
Не успела сесть на скамейку под березкой, как тут же, хлопнув дверью, рядом на скамейке оказался и настырный этот баянист.
— Ты это поч-чему, Танюша, весь вечер хмурая? — старательно выговаривая, спросил он. — Словно, понимаешь, осенний день?
— Я? Да вроде бы нет.
— Все мол-ча-ла, мол-ча-ла. Словно египетская пир-рамида! Видела ты их? — Георгий, все от того же старания не заикнуться, нетрезво растягивая слова, широко раскинул руки. — Они вот такие.
Таня усмехнулась, чуть отодвинулась.
— Я, значит, на египетскую пирамиду уже похожа? А вы их, кстати, видели, пирамиды эти?
— В журнале, — даже спьяна не соврал Георгий. — Поч-чему, говорю, мол-чала весь вечер?
— Слушала вас.
— И с-со мной сейчас не будешь разговаривать?
— Как видишь, не молчу, разговариваю. Только говорить нам, кажется, не о чем.
Георгий подвинулся ближе, заговорил, еще резче разделяя слова на слоги:
— Как не о ч-чем? М-молодые люди о ч-чем говорят м-меж собой?
— Не знаю.
— К-конечно, о люб-бви…
— О любви так о любви, — засмеялась Таня.
Эти слова показались баянисту многозначительными, он еще больше набрался храбрости.
— Вот с-смотрю на тебя и д-думаю: нап-прасно пропадает в селе т-твоя красота. Нап-прасно.
— Почему же?
— Тебе с твоей кр-расотой надо бы в гор-роде жить. Или хотя бы в нашем райцентре.
— А мне и в селе хорошо. — Таня легко вздохнула. — Хотя, кто знает: может быть, и в городе еще придется пожить. Век долог.
— Тан-нюша, переезжай ж-жить в Атямар. Каяться не б-будешь. Тогда бы к-каждый вечер встречались.
— Когда переезжать? — опять не удержалась от шутки Таня.
Георгий воспринял ответ по-своему, в прямом смысле, поэтому он не стал устанавливать сроки переезда, только обнял Таню.
— Отними руки, — спокойно велела Таня.
— Танюш! 3-знаешь, как я пол-любил тебя? Как увидел — душа в пятки ушла!
Георгий снова обнял ее и поцеловал.
— Руки! — резко повторила Таня и, возмутясь, так двинула баяниста локтем, что тот кубарем полетел со скамьи.
Брезгливо оттерев платком губы, Таня хотела помочь, поверженному ухажеру подняться. На крыльце показались Зина и Захар. Георгий уже был на ногах, отряхивал от пыли брюки, спина белой рубашки почернела.
— Захар, проводи, пожалуйста, Георгия домой, — чуть удерживая смех, попросила Таня. — Он совсем опьянел, как бы по дороге домой не свалился.
— Будет сделано! — сразу же согласился тот, про себя поблагодарив Таню за выручку. — Горка — тронулись!
Тот, покорно повиснув на его руке, с трудом переставляя ноги, пожаловался:
— На самом деле, н-настоящий зверь эта ваша г-гостья! P-разговаривать нельзя.