Пришел сын, его единственный сын Тиша, которого он не видел более двух месяцев. Надо бы его немедля усадить за стол, расспросить, как он живет-может, как сноха, внук, которому исполнилось уже два годика. Как надо бы и хотелось бы спросить, почему до сих пор не везет к ним внука? Вместо всего этого грубовато сказал:
— Ты словно нюхом чуешь! Мы за стол — и он тут. Если уж угодил, — проходи, что там столбом стоишь?
У Кузьмы Кузьмича из рук выпала вилка с куском селедки, — будто не Тишу, а его самого, бывшего сержанта, огрел по лбу Потап Сидорович! Обескураженный Кузьма Кузьмич не узнавал своего старого друга-товарища: полно, он ли сидит перед ним? Он или не он ляпнул эти стыдные, оскорбительные слова? Поднялся, намереваясь что-то сказать, Тиша опередил его.
— Я не обедать пришел, отец. Пришел наведать мать. Где мама?
— Ушла куда-то, — опять грубо, при Кузьме Кузьмиче, соврал Сурайкин: они-то оба знали, что пошла она в погреб за квашеной капустой и солеными огурцами.
Уличить отца при сыне Кузьма Кузьмич не мог, но и оставаться ему тут было невмоготу. Покряхтывая, он поднялся:
— Извиняй, Потап. Совсем забыл, что на складе ждут меня. Как только забыл, а?
Нет, не только неловкость подняла старого солдата с места, заставила отказаться от привлекательной рюмочки-другой, побоялся, что не сдержится, выдаст Потапу на полную катушку и навсегда разругается с ним.
— Это как же, уйдешь? — встав за Кузьмой Кузьмичом, спросил хозяин. — Теперь что, одного меня оставишь? Тогда зачем за стол садились?
— Не знаю, не знаю, Сидорыч, — обескураженно ответил Директор. — Как говорил наш старшина — атака захлебнулась. Захлебнулась по вине командира причем. — Он мимоходом снял с деревянного штыря свою соломенную шляпу, тихонько, проходя мимо, шепнул парню: — Пойдем со мной, Тишок…
У Кузьмы Кузьмича за долгую семейную жизнь была одна дочка, не прожившая и годика. Поэтому Тиша, сын его друга, был для него с женой словно сыном родным. Случалось, мальчонка кое-когда и ночевал у них, загостившись.
Сперва они с Тишей решили зайти в колхозную столовую — Кузьме Кузьмичу хотелось угостить-накормить его, но столовая была уже закрыта. Тогда, не слушая возражений Тиши, повел к себе, не особо беспокоясь, есть ли что-нибудь дома. Он так и не сказал, куда вышла его мать: не хотел подводить друга, усложнять и без того их сложные с отцом отношения. Больше того, покривив душой, сказал-предположил, что Олда скорее всего к ним и зашла.
Шли, словно по договоренности, помалкивая: Тиша — огорченно вздыхая, время от времени вороша пятерней волосы; Кузьма Кузьмич — посапывая, пытаясь постичь, как так можно отвернуть от себя единственного сына, и невольно припоминая, что давным-давно ожесточило Потапа и что давно бы уж надо забыть ему. Нет, не забыл, выходит, сухарь сушеный, кремень каменный!..
2
Уже после войны, когда Тиша заканчивал среднюю школу, отец как-то спросил его:
— Ладно, Тиша, среднюю школу заканчиваешь неплохо. Что думаешь делать дальше?
— Учиться, папа.
— Где, на кого? — в вопросе отца звучало одобрение.
— На тракториста или комбайнера. В школе механизации, в Кичалках.
— Где, где?
— Я уже сказал: в Кичалках.
— Ты что, белены объелся? — вознегодовал Потаи Сидорович.
— Нет, папа, ничего я не объелся. Я уж давно надумал.
На фронте Потап Сидорович был офицером, командиром, солдаты выполняли каждый его приказ. Беспрекословно слушались его и как директора школы, он уже привык к этому. И уж, во всяком случае, не ожидал, что поперек его желаниям пойдет родной сын. Коса, как русские говорят, на камень нашла. Сурайкин трахнул по столу кулаком:
— Замолчи, желторотый! Ты забыл, что я директор школы, хочешь опозорить меня? Разве не вам вдалбливают, чтобы шли в университеты, в институты, получали высшее образование?
Тиша вздрогнул — и от крика отца и от стука по столу, однако робко возразил:
— Все помню, папа. Только ты рассказывал нам и о другом…
— О чем — другом? — насторожился отец.
— Рассказывал, как во время войны женщины, старики, ребятишки на коровах пахали, бороны на себе таскали… Я чуть не плакал, когда слушал. А ведь тогда ты призывал учиться на трактористов, на комбайнеров. Я все это не забыл и никогда не забуду. Вот тогда мальчишкой еще я и решил.
— Пойми меня, глупый, — чуть сбавил тон Потап Сидорович, — время-то изменилось! Другое оно. Сейчас нам нужны инженеры, врачи, агрономы, разумеется, и комбайнеры тоже. Ты хорошо учишься — твоя дорога прямо в университет. На инженерный факультет. Ты у меня единственный сын, и мое желание — дать тебе высшее образование. Экзаменов побаиваешься — помогу, есть у меня в Саранске люди.