Слова Потапа Сидоровича еще в большей мере — в самое сердце — поразили Олду. До сих пор молча слушавшая разговор между мужем и Верой Петровной, она возбужденно вскочила.
— Ий-а, когда приходил? Почему молчал?
— Когда ты в погреб ушла, тогда и заходил, — признался Потап Сидорович.
— А я пришла, почему молчал? — наступала жена.
Потап Сидорович развел руками, — виноват, дескать.
— Что молчишь? Где теперь Тиша? Куда его увел Кузьмич? — Олда чувствовала себя глубоко оскорбленной. — Почему ты не удержал?
— Так уж случилось… Обиделся на меня…
— За что обиделся? Опять выгнал? Если не переменишь свой иродовый характер, уеду к Тише жить! Оставайся один, если тебе тесно с нами! — Олда накинула на голову платок и выбежала из дома, возмущенно хлопнув дверью.
В избе воцарилась такая тишина, что Вере Петровне стало не по себе; она в растерянности думала, как ей быть: и уйти нехорошо, и оставаться неудобно. Как неловко, тягостно видеть ей и Сурайкина, опять сокрушенно склонившего над столом седую голову.
— Видите, что натворили, Потап Сидорович? — как можно мягче спросила она. — Теперь что, идите и вы.
— А-а! — безнадежно махнул рукой Сурайкин. — Мне сейчас там и делать-то нечего. Если Олда там. Он же и приходил-то к ней, а не ко мне.
Голос Потапа Сидоровича жалко дрогнул.
4
Олда торопливо шла, почти бежала по улице. Навстречу попадались люди, снимали фуражки, либо кивком головы здоровались, с удивлением смотрели ей вслед: куда это так спешит жена председателя? Что с ней стряслось?
От дома Сурайкиных до Кузьмы Кузьмича далековато, около двух километров. Олда шла так быстро, что вскоре устала. Она сняла с головы платок, дышала отрывисто, но шаг не убавила, поочередно оказываясь то в полосе света от уличных фонарей, то будто окунаясь в загустевшую вечернюю темень.
У дома Демьяновых она едва перевела дух и, хватая пересохшими губами воздух, постучала в дверь — казалось, не она сама стучит, а сердце ее стучит. И уже тревожилась: не ушел ли Тиша в такую темень один в совхоз? Хотя и не так уж далеко, однако — поля, лес надо пройти, речку, не случилось бы чего по дороге!..
За дощатыми дверьми сенок, в темноте, раздался голос Кузьмы Кузьмича:
— Как учил наш старшина, в разведке прежде всего надо спросить пароль.
— Хватит тебе, Кузьма, с твоими паролями! — сердито и нетерпеливо сказала Олда. — Тиша у вас?
Сердце ее сразу успокоилось, когда в ответ услышала:
— Военный совет в полном сборе. Заходите, товарищ генерал!
У Демьяновых, кроме Тиши, оказалась и Таня Ландышева; сидя на диване и не обращая внимания на включенный телевизор, они оживленно разговаривали.
Попала сюда Таня, можно сказать, не собираясь: увидела идущего с Кузьмой Кузьмичом Тишу, бросилась к нему.
— Вай, мамоньки, кого я вижу, Тишок, ты откуда это взялся? Вот уж не ожидала тебя здесь в такое время встретить! Дай-ка хоть взгляну на твою мордашку! — Она по-дружески обняла Тишу. — Шумбрачи! Откуда это вы, куда? А я вот хожу по селу и никого не встречаю — ни в правлении никого нет, ни в клубе, ни Потапа Сидоровича и ни вас, товарищ Директор! Ну, хоть шаром покати! Словно всех с квасом съели!.. А у меня радость!
«Уж не хлебнула ли где эта птаха, больно язык у ней нынче словно на подшипниках!».. — насмешливо подумал Директор. «Никогда такой не видел», — отметил про себя и Тиша.
— Что за радость, поделись с нами, — немедленно полюбопытствовал Кузьма Кузьмич.
Таня весело рассмеялась.
— Одну радость, товарищ Директор, я сама привезла — из Атямара. И никто теперь ее не подменит на вашем складе: у себя дома держу. Знаете, какие острые ножи привезла для своего комбайна? Увидите на уборке! А вторая радость… — Таня сделала вид, что она проговорилась, испуганно прикрыла рот ладошкой. — Э-э-э, нет! Про это вам ни словечка не скажу!..
Перешучиваясь, они незаметно дошли до «директорского» дома — ничем он, конечно, от соседних не отличался. Кузьма Кузьмич зазвал попить чайку и Таню. Он знал, что она и Тиша — школьные друзья, выросли оба на его глазах, и, бездетный старик, кажется, одинаково и любил их.
Усадив их в горнице на диван и включив телевизор, Кузьма Кузьмич отправился на кухню ставить самовар и помогать жене готовить ужин — хлопотали старики с удовольствием.
Когда Таня и Тиша остались одни, девушка выложила и свою вторую главную радость: от Феди Килейкина пришло первое письмо.
— С самой границы, Тишенька! — Таня прыснула: — А уж глупенький, Тишок, ты только послушай, что он пишет. Сейчас я тебе одно местечко прочитаю, — Таня вынула из нагрудного кармашка куртки письмо, пробежала по нему взглядом: — Вай, вай, вот оно! «Вокруг тебя, Танюша, теперь, наверно, как вокруг цветка крутятся и вертятся, словно пчелы, наши парни-альгачи. Смотри, приеду — все узнаю!..» — Таня, розовея, засмеялась, глаза ее сияли. — Ну, что скажешь, не глупенький?