— Делаю то, что мне нужно. — Кажется, не очень перепугалась Килейкина. — Планы делаю. И не ори на меня. Магазин не колхозный, а я не твоя работница. Разорался тут! У меня свои начальники есть!
— Планы дома выполняй! Кто тебе дал право за бутылку пять рублей драть? Или у тебя и власть своя? Это же — спекуляция! За это тебя судить надо!
— Чего, чего? — Килейкина во весь рост выпрямилась в двери автолавки, уперла руки в бока. — Еще судом грозит! Где твои свидетели? Эти пьянчужки, да?
— Завтра поговорим в сельском Совете! — Сурайкин потряс перехваченной бутылкой. — Вот тебе вещественное доказательство! Люди подтвердят. А сейчас чтобы и духу твоего здесь не было!
Потап Сидорович был взвинчен до предела. «Сделаешь для людей доброе дело, а сука эта и тут выгоду для себя найдет! Да еще по району болтовня начнется — Сурайкин колхозников водкой спаивает, до райкома докатится!..»
Потап Сидорович уехал, намереваясь сейчас же поговорить о Килейкиной с председателем сельского Совета, с Радичевой, — зарвалась баба, одергивать надо!..
Вслед автолавка оставила за собой длинный шлейф пыли. Постепенно затих гомон и на опушке. Женщины с песнями тронулись к дому, большинство мужиков осталось с ночевкой — гороховая солома после комбайна мягкая, ночь теплая; лесной воздух сейчас такой — не надышишься!
6
Не оставляла Потапа Сидоровича тревога: как там, после вчерашнего, косари на горохе? Все ли на местах? Помчался на поле чуть свет и опять порадовался: зря беспокоился. Косари поднялись нынче еще раньше: на востоке чуть-чуть только пробрызнула заря. Ну и правильно: по росе и косить легче, и солнце не палит, и воздух прохладнее. Крути не крути, сказалось, конечно, и то, что очень уж была оплата подходящая! Правда, поначалу среди косцов не было видно Тюмки Симкина да еще двоих-троих, но через час-другой подошли и они, тихие и виноватые…
В это утро началась и косовица ржи. Кроме комбайна Тани Ландышевой, который был оставлен для подборки валков гороха, все остальные шестнадцать ушли на ржаное поле. Таня досадовала: все валят рожь, там такие просторы — ни конца, ни края, а ее оставили здесь, не с кем даже помериться силами, да и новые комбайновые ножи до сих пор без дела. Вот и крутись одна на этом пятачке.
Никакой усталости не испытывал в эти суматошные дни Потап Сидорович, хотя и спал-то всего три-четыре часа в сутки. Сегодня он уже побывал на ржи, ближе к обеду опять приехал на горох, поджидая секретаря райкома Пуреськина. Тот позвонил в правление чуть свет, зная, что только в такой час и застанешь председателя.
— Это ты, Потап Сидорович? — спросил он. — Что-то я тебя не узнал. Разбогатеешь!
— Я, я, Петр Прохорович, шумбрачи! — откликнулся Сурайкин, сразу прикидывая: не про вчерашнее ли накапали?
Нет, вроде пронесло. Пуреськин, судя по голосу, пребывал в отличном настроении:
— Шумбрачи, шумбрачи, Потап Сидорович! Вот читаю нашу сегодняшнюю газету и узнаю приятную новость: ваш колхоз первым в районе начал уборку и вывозку зерна. А почему райком не ведает?
— Зачем загодя кричать, Петр Прохорович? — сразу повеселел Сурайкин.
— Понятно, понятно, Потап Сидорович. Скромность, говорят, украшает человека. В общем, разреши от райкома и райисполкома сердечно поздравить тебя и всех ваших колхозников! Надеемся, что и всю уборку проведете так же.
По лицу Сурайкина прошла довольная улыбка, но ответил, как всегда, осторожно:
— Спасибо, Петр Прохорович, за поздравление! Постараемся и дальше в грязь лицом не ударить.
— Сегодня думаю побывать у вас, — предупредил Пуреськин. — Может быть, ваш опыт пригодится и другим. Где тебя искать?
— Там, где начали, на гороховом поле.
— Это где Барский лес?
— Точно!
— Тогда до скорой встречи, — пообещал секретарь райкома.
«Победе» и надлежит быть победительницей, — размышлял Потап Сидорович, проворно, как молоденький, выскочив из машины. — Ничего не скажешь, — молодцы эти ребята из районной газеты, оперативно сработали! Глядишь, с их легкой руки и вся республика о «Победе» прослышит, чего доброго, обком и Совет Министров телеграмму пришлют!..
С такими радужными мыслями Потап Сидорович опять встал в ряд с колхозниками и начал косить. То, что каждая косточка ноет, не беда, не грех и потерпеть.
Через час-другой он вымотался — не те годы, не те! — готов был швырнуть потяжелевшую косу, но в это время и показался на опушке кремовый секретарский «уазик». Сделав вид, что не заметил его, Потап Сидорович крякнул, энергичнее замахал косой.