— Ну силен ты у нас, Авдеич! Не разведка, а просто прогулка: взвалили мешки на плечи и — ать-два — к своим! А дутовцы вроде бы глупые — ни часовых, ни караула у них.
— Вы глядите на него — ведь не верит, желторотый! — притворно, с усмешкой, вознегодовал Авдей.
Оберегая деда от насмешек, Таня, а за ней остальные, благодарно захлопали.
— А шашку свою Семен Михалыч отдал тебе? — допытывался Павел.
Авдей Авдеич безнадежно махнул рукой:
— Безмозглый ты! Пра, безмозглый! Я, чать, не из-за шашки ходил в разведку — за революцию! А хотя бы и стал дарить, не взял бы. Да сказать, больше-то я его и не встречал. Баили, Фрунзе вызвал его, по случаю агромадного дела!
А дождь между тем все накрапывал.
3
Захар Черников домой пришел после захода солнца. Перешагнув через порог, что есть силы грохнул дверью. Он немного был выпивши, лицо его пылало, как и космы. Ни слова не говоря, сел за стол, положил лист бумаги.
— Ты что, говорить разучился? Или твоя мокрохвостка Дунька не пустила? — зло спросила Зина.
— Побыла бы на моем месте, посмотрел бы тогда, как бы ты запела! Да еще какую-то Дуньку приплела! — вспылил Захар. О встрече с Ландышевой, о скандале в поле он промолчал. — Пилит и пилит! Когда-нибудь этому конец будет или нет? Хоть сейчас заткнись, не мешай. Мне над лекцией сидеть надо.
— Сам заткнись! — наступала Зина. — Чего молчать, когда весь Атямар знает о твоих поганых делах! Ведь твои рыжие гривы отовсюду видны.
— Замолчи, зараза! — Захар стукнул кулаком по столу. — Если бы не я, до сих пор бы кур щупала!
— Вон он что! Нет, уж молчать не буду! Хватит, повил веревки из меня! Думал: деревенская, ничего не видит, ничего не понимает? Всегда стелиться перед ним будет, кланяться, да?
— Сама перестанешь гавкать или тебе заткнуть хлебалку? — Захар вскочил с места.
— Руки коротки! Да и грязные очень, чтобы с ними налетать на меня.
— Если у меня руки такие, тогда сама выкатывайся из квартиры. И сейчас же, слышишь?
— Как бы сам отсюда не вылетел, пьяная морда!
— Выкатывайся, сказали тебе! — Рассвирепев, Черников схватил Зину за плечи и с силой вытолкнул ее за порог, накинул крючок.
На всякий случай постоял у двери, прислушиваясь, будет ли жена плакать или проситься обратно — там было тихо.
Захар снова сел за стол. «Тут и без нее тошно, да еще она! И Дуську еще позорит. Да ты и пальца на ее ноге не стоишь — с таким-то ее голосом и красотой!» — оправдываясь, распалял себя Захар. Он взял шариковую ручку и под запал начал мысленно грозить уже Татьяне Ландышевой: «Ну погоди, девка, очень уж голову дерешь высоко! Если я беспартийный, думаешь, хуже тебя разбираюсь в текущем моменте? Э-ге! Да и оскорбление моей личности не пройдет тебе даром. Заставлю отвечать, как в разгар уборки срывать прямо в поле концерты, как идти против массово-политической кампании. Саботажница!..»
На Ландышеву Захар Черников озлился еще и потому, что унизила его при всей бригаде, при той же Дуське. Ну нет, такого простить нельзя! На минуту задумавшись, он решительно написал: «В райком КПСС. Отдел пропаганды и агитации».
И сам подивившись запалу, без передыху накатал четыре страницы — о том, что было, и о том, чего не было на ржаном поле колхоза «Победа». «Ничего, ничего, немного заострил, так и надо. Пусть эта Танька попробует опровергнуть указанные факты, пусть выкручивается — свидетелей почти что не было, а комбайнеры… А что комбайнеры? Они и подтвердят. В конце концов при них же она нагрубила и сорвала концерт!..»
В порыве своего мстительного вдохновения Черников с ходу написал о том же и заметку в районную газету. «Жди там, когда в райкоме, да в такое время, обратят внимание на сигнал. Для редакции же такому острому критическому материалу цены не будет. Через газету всему району покажу подлинное лицо этой выскочки! Напечатают — и в райкоме пошевелятся. Пусть весь район узнает, кто такая Ландышева и кто такой Черников, что я хотел сделать и куда гнет Танька Ландышева», — удовлетворенно размышлял Захар, вкладывая состряпанные доносы в конверты.
Закончив дела, Захар с удовольствием потер руки, хотел было о чем-то спросить Зину, но вспомнил: он же выгнал жену! Теперь это ему показалось еще лучше — некому нудить и пилить, словно тупой пилой. Из тайника он вытащил чекушку, которую на днях припрятал, выпил за удачно завершенное дело, закусил остатком огурца и прямиком отправился к Дуське.
Утром чуть свет, чтобы никто не заметил, — на рожон лезть тоже незачем, — он вышел от Дуси, сходил на речку искупаться и вскоре уже был у Горки-баяниста. Тот еще спал.