— Ой, мне пора!
— Посиди, картину досмотрим, — не очень настойчиво предложила Таня.
— Картина старая, я ее уже несколько раз видела. И Захар наказывал не задерживаться. Когда будешь в Атямаре, заходи обязательно, где квартира моя — знаешь. Если не зайдешь — рас-сер-жусь! Это и хотела тебе сказать. Ну бывай, Танюша, чао! — Зина чмокнула подругу и опять, как вихрь, вылетела из комнаты.
— Ушла балаболка? — тотчас появившись, усмехнулась Поля.
— Проститься приходила, — коротко объяснила Таня и юркнула к себе за перегородку.
— Ай-вай, или уже ложишься? Почему так рано? — не отставала Поля.
— Лягу, Поля, устала, и не расспрашивай меня, не надо, — тихо отозвалась Таня из своей боковушки.
Поля сочувственно вздохнула. Под ее проворными руками трудолюбиво зашуршала разноцветная бумага.
Глава вторая
1
Ранним утром Таня прямиком направилась к колхозному складу. Ее не оставляли в покое комбайновые ножи: а вдруг «Сам» не зря на него напустился?.. Ремонт своего СК Таня закончила давно, пораньше многих других; все поношенные части заменила, что надо подправила, смазала, на днях снова проверила мотор на холостом ходу — работал как часы. Да и про злополучные эти ножи никогда она не забывала, только со склада взять не торопилась: знала, они там лежат в сухом месте, зачем же задолго до выезда в поле ставить их? Пойдут дожди — заржавеют, ребятишки из озорства снять могут — от этого никто не застрахован.
Нет, все у нее как будто в полном порядке. Хлеба в этом году в колхозе уродились тучные — лошадь с упряжкой утонет в них, и налив отменный. Комсомольцы на собрании дали слово: работать так, чтобы ни одного зернышка не оставить в поле. И уж не оберешься стыда, если она сама, секретарь комсомольской организации колхоза, отстанет от товарищей. Нельзя, никак нельзя!
Шла, про ножи эти, про скорую уборку думала, а за всем этим — все то же: как он там, Федя, где сейчас едет, скучает ли о ней?
Еще издали Таня увидела, что широкие двери склада открыты, и обрадовалась: значит, Кузьма Кузьмич, а проще — Директор — так звали его на селе — на месте. И когда уезжал на войну, и когда пришел с фронта, Кузьма Кузьмич носил свое доброе имя. Домой он вернулся жив-здоров, как говорится, коммунистом, с несколькими медалями. Правда, левая рука в локте не сгибалась — шальная пуля задела, однако не помешала сразу же окунуться в работу. За такую вот деловитость весь Атямар и прозвал его Директором. А в том, что прозвали его именно так, вроде сам оказался виновен.
По здешним обычаям Кузьму Кузьмича, как и всех тех, кто возвращался с фронта, встречали всем селом. Родные-близкие от радости слезу уронили, другие поплакали, вспомнив своих, которые уже никогда не вернутся.
За угощальным столом, когда Кузьма Кузьмич рассказывал, как он воевал, старичок — шабер Авдей Авдеевич разговорился с фронтовиком:
— Я вот гляжу, Кузярка, на твои плечи и никак, елки-моталки, не уразумею: это что за красные язычки поперек твоих погонов? Ты что, охвицером был?
— Не офицером — сержантом, — сказал фронтовик и согнутыми пальцами правой руки поправил свои черные с проседью усы.
— Это кто ж они, стержанты, которые скребнями чистят лошадей? — подвыпив, домогался старик, зная, что застолье начинает прислушиваться.
Кузьму Кузьмича задело — толстыми короткими пальцами он побарабанил по стакану, усмехнулся.
— Лo-ша-дей!.. Ежели бы ты знал, Авдеич, какие я там дела вершил, не стал бы так!.. Ло-ша-дей!!! Отечественная, брат, не родня той-то войне, на которой ты был.
— Ты что, аль партийный, чтобы, значит, копнить тебе большие дела? — доискивался Авдеич.
— А ты думал нет? На втором годе войны был уже членом партии, в боях под Сталинградом приняли.
Услышав о «вершении» больших дел, все сидящие за столом насторожились: какие же такие дела творил их Кузьма?
Авдеич подогрел насмешкой:
— Ты не виляй, елки-моталки! Ты прямо доложи: какие такие дела?
— Самые вот такие! Я там даже директором был! — выложил Кузьма Кузьмич Демьянов и большим пальцем правой руки опять прошелся по усам.
Любому чуду поверили бы в Сэняже, но чтобы на фронте быть директором — это уж сверх макушки хватил! Все же знали: на войне есть только солдаты да командиры, ни о каких фронтовых директорах никто слыхом не слыхивал.
Посыпались вопросы, всякие подковырки, — после настоятельных просьб фронтовик не выдержал, сдался. Да и самого его, похоже, подмывало рассказать, тем более за таким столом.