— Понятно… Скоро, поди, прадедом будешь?
— К этому идет дело… Ты, Лукьяныч, вот что, заходи в субботу-то, ждать будем. А я, уж извиняй, побегу. Тихоновну порадую Степановой весточкой…
Но домой Егор Антонович опять попал не сразу. Зашел он к Василисе, дров ей наколол. Василиса уже старуха немощная, вдова, жена брата его, Тихона. А у Варвары в доме дымоход чинил, сажей его забило. Варвара тоже вдова, жена второго его родного брата, Данилы, еле ходит уже. Надо помочь старухам, а то сев начнется, закрутишься. Да и вообще нет, наверное, в селе дома, где бы Егор Антонович что-то не делал. Он безотказен. Иной раз Тихоновна, не дождавшись его к обеду или ужину, пойдет искать старика и увидит его где-нибудь на крыше: сидит, топором постукивает, улыбается…
Степан приехал в субботу, как и обещал. Еще накануне его приезда Тихоновна развернула стряпню: пекла хлеб, все полки уставила противнями со студнем, наготовила ведерный чугун грушевого взвару, по опыту зная, что холодный взвар обязательно пригодится, особенно утром, когда мужики проснутся. Тамара набивалась ей помогать, но Тихоновна ревниво отвергла ее помощь, все делала сама: пусть не подумают, что разучилась, слава богу, стряпухой была в тракторной бригаде, половину колхоза кормила.
К вечеру стали собираться гости. Пришли Алексей со своей Катей и Михаил с Полиной. Полина и Катя упитанные, лица у обеих круглые, румяные, смех и здоровье так и рвется из них. Разделись, постояли перед зеркалом и, не спрашивая Тихоновну, стали носить стулья, отодвигать шкаф. На них, как на сестрах, все одинаковое: голубые платья, белые бусы, туфли. И прически у них одинаковые: простецкие, гладкие. И работают они в одном свекловодном звене, ударницы обе.
Жены у Михаила и Алексея похожие, а сами они разные, хоть и братья родные. Михаил, как Степан и Валентин, в отца пошел, в Егора Антоновича: поджар, гибок, темноволос. А Алексей больше на Тихоновну смахивает: плотный, спокойный, молчаливый, роста невысокого. Для шоферской работы лучшего характера и не сыскать. Недаром Бацунов, колхозный председатель, не нахвалится им. Министр сельского хозяйства недавно Алексея значком наградил: «За работу без аварий». Никуда он не лезет, все вроде бы в стороне держится, речей не любит, а по делам на виду. Он и сейчас, выложив покупки, сел на порожке, покуривает, лениво подкалывает жену Валентина Тамару, модницу и плясунью. Валентин слышал это, и по его лицу можно догадаться, что он гордится женой.
Валентин вообще мечтателен, романтик, сердце у него поэтическое. В детстве он тайно стихи сочинял и из-за этого в пастухи подался: поле, простор, думай с утра до ночи. Поэзия от него кое-как отстала, а работу он полюбил. Они с Тамарой среди животноводов на первом счету. Везде вместе, неразлучная пара. Тихоновна, видя иной раз из окошка, как под ручку возвращаются они с фермы, вздохнет и скажет, стрельнув взглядом в своего старика:
— Как голубочки идут… Ты хоть бы раз, сивый, провел меня так по селу-то. Все только с Ильей своим, с Лукьянычем этим…
Так же, как и Валентин с Тамарой, дружны и Антонина с Иваном. Живут они в соседней бригаде, в Прияре. Тоня доярка, а Иван ее тракторист. По-цыгански смугл Иван, задирист, шебутной, настоящий донской казак. Появившись в доме, он с ходу пристроился к графину на кухне, и звон его рюмки, голоса Тони и Тихоновны в связи с его такой прытью подтолкнули Егора Антоновича, и он скомандовал:
— Пора! Не будем Витьку ждать!
Витька, сын Михаила, токарь и шофер колхозный, был легок на помине. Он влетел, хлопнув дверью, бросил на сундук кепку и уселся на табурет…
И Егору Антоновичу и Тихоновне очень уж по душе такие семейные встречи. Сейчас народу много, а летом еще три семьи из городов приезжают: дочери Катя и Вера, сын Александр. Столы, бывает, сдвигают прямо на улице, под яблонями. Егор Антонович, торжественный, помолодевший, окинув всех взглядом, начинает резать испеченный Тихоновной подовой хлеб. Он режет его стоя, посерьезнев лицом, и не как в городе режут, а прислонив теплую запашистую ковригу к груди, крупными ломтями. И никто в это время, пока наполняет он ломтями плетенную из ивовых прутьев столешницу, не произносит ни звука, словно молитва особая свершается в доме. К труду и хлебу в этой семье испокон веков святое отношение. Отец Егора Антоновича был хлеборобом. Дед Иван тоже. И прадед Дмитрий, и прапрадед Иван. Каждый из них прожил больше ста лет. Прожил на этом самом месте, где теперь стоит дом Егора Антоновича. Все они не изменяли земле. Дед Иван, уже слепой, разбитый параличом, просил маленького Егора, чтобы отвел его на гумно, брал в руки цеп и бил по снопам, держал в дрожащих пригоршнях зерно. Он так и умер в риге на копешке овса…