— Опять, что ли, заседание было?
— Знамя нам, мама, вручали, передовики со всего района съезжались…
— Обедать ждала, грибной суп варила.
— Я в райкоме пообедала, в буфете.
— Все в буфете… Заседаете все… И Ведерников ваш мотается как оглашенный, и вам спокою не дает. В буфете…
Привычно и незлобно ворча, мать ставит на стол тарелку с творогом, банку меда, завернутый в полотенце чайник. Ольга Ивановна забирается с ногами на свой любимый диван, шуршит газетами, прихлебывает из кружки, думает о завтрашнем дне, вспоминает прошедшее…
С самой весны, еще до сева, навалилась на нее дополнительная работа: три комиссии было — из облоно, из управления культуры, от медиков. Приезжали корреспонденты из центрального журнала, свой областной собкор по их району замучил. А потом сев, сенокос, уборка. Она создавала информационную группу, разрабатывала условия соревнования механизаторов на период жатвы. Год нынче ответственный. Много пришлось ей поездить, всех на ноги поставить: агитаторов, пропагандистов, сельскую интеллигенцию. Доверять людям надо, но и контроль необходим. В половине колхозов секретари партийных организаций молодые, неопытные, им помогать надо.
С первых же дней уборки рубиловцы отличились, вырвались вперед, ввели групповой метод, ночную смену. На одной из секретарских планерок Ведерников, просматривая сводку, сказал:
— Опять Федор Устинович Углов у нас лидирует. За три дня больше семидесяти гектаров смахнул, по тридцать четыре центнера намолачивает пшеницы. Не комбайнер, а виртуоз…
— И машина у него самая старая, я видела, как он ее всю до винтика перебирал, — заметила Чурилова. — Подборщик по-своему переделал, мотовило…
— Еще не поощряли его?
— Наша газета называла фамилию.
— Вымпел надо ему вручить, флажок переходящий. А на дом Почетную доску повесить. Ольга Ивановна, может, вы вручите? Надо посолиднее, на уровне секретаря, таких, как Углов, у нас, понимаешь ли, немного. Я бы сам, да в область вызывают на день. Заодно и прицепы попрошу у Сучкова…
И вот Ольга Ивановна катит в «Зарю» к Углову. Тихо наигрывает радио в машине, и все понимающий Сидорович молча покуривает, держит на баранке жилистые руки. Он привык к Чуриловой, ездит с ней охотно и, выпивая иногда рюмочку со стариками приятелями, рассказывает о ней с гордостью:
— Моя-то этого пройдоху Гребнева из Луневщины так отчитала, что он задом дверь открыл. Потеха! Она может! Похлестче мужика любого скрутит, ежели колобродить начнешь. Не она бы, так давно бы я, ребята, это самое, на пенсию подался, ей-богу. Но Ведерников держит. Ты, говорит, Сидорыч, машину изнутра чуешь. А Генка, он что? Генке только покрасоваться, девки у него на уме…
Пересчитав колесами бревенчатый настил ветхого, заброшенного мостика, «газик» выскочил на укатанную полевую дорогу. Справа, за низкорослым ольховником, щетинилась стерня, а внизу, слева, вдоль извилистой реки, просматривались похожие на ползущие танки стога. Солнце стояло еще не так высоко, но грело сильно, от брезентовой обшивки, «газика» горько пахло горелой резиной и маслом.
Ольга Ивановна сняла жакет и бросила его на заднее сиденье. Впереди замаячили дома, вынырнул из-за кудрявых лип крест колокольни. Это было село Гумнищи. Вернее, уже не село, деревня домов в двадцать, бригада колхоза «Борец». Гумнищи Чурилова недолюбливала, называла их бельмом на глазу. Здесь работала церковь, одна из трех в районе, в престольные праздники тут обязательно что-то случалось, вспыхивали пожары. И как на грех, не было в Гумнищах клуба, а секретарь партийной организации Семен Петухов, недавний инструктор райкома, бывший старшина-сверхсрочник, еще не обкатался в деле, не сошелся с людьми. Всего год назад работал Петухов в отделе пропаганды, и Ольга Ивановна переживала за него, помогала ему.
Сейчас ей не хотелось останавливаться в Гумнищах, она намеревалась вручить Углову шелковый флажок-вымпел с утра, потом уехать в «Чистые пруды», в межколхозный пионерский лагерь, откуда поступила жалоба на воспитательницу. И в Медниково по пути надо было завернуть, там Дом культуры строится. И она бы проскочила эти Гумнищи, если бы не мужик с гармонью, разлаписто шагающий по травянистой улице.
— Остановите, Алексей Сидорович, — сказала Ольга Ивановна. — Что это еще за шествие?