Слушая Балакина, я все вылавливал момент, чтобы как-то удобнее вклиниться со своим вопросом об арзамасском гусе и луке. И только в конце беседы мне удалось об этом спросить. О гусе Балакин ответил туманно и уклончиво, а что касается лука — тут же повез меня в поле, чтобы показать его. И вот мы ходим с ним по кромке плантации, то и дело склоняясь над тем или другим рядком. Балакин инженер по образованию, кандидат экономических наук, но сейчас взыграла в нем крестьянская жила: деревенский он родом, почти местный, сын колхозного пастуха. Всю луковую подноготную по-агрономски знает, поясняет бойко, как практик…
— Ох, и хватили мы лиха с этим лучком! — вздыхает Балакин.
— А что? Сложна технология?
— Да если бы только это! На грани исчезновения он был. А ведь это фирменная наша продукция, честь и слава района. Позор-то какой: деды и прадеды умели, а мы, стало быть, не можем. Сверху нас за этот лучок стукнули маленько, пристыдили. Но мы и сами уж к тому времени взялись на дело, прошлые грехи на погоду да на разные нехватки валить не стали. К чему это? Ведь в основном мы виноваты, нам и выправлять положение. Вся районная партийная организация подключилась, весь комсомол, старые луководческие кадры стали расшевеливать, молодежь учить…
— А чем он хорош, ваш арзамасский лук?
— Ну как же! Это же редкий сорт. Он хранится долго, не портится, на вкус свеж и приятен. Полезных веществ в нем очень много. И вот еще чем выделяется он…
Балакин шагнул к рядкам и выдернул два растеньица. Сбивая пальцами землю, стал объяснять:
— Видите сколько луковиц в каждом гнезде? Здесь две, кажется, а тут вон четыре. Мы постоянно увеличиваем площади, отводим под лук лучшие земли. Сейчас у нас больше двух тысяч гектаров под луком. Растет и урожайность. В прошлом году под сто шестьдесят центнеров с гектара на круг взяли. Конечно, это первые шаги, хвалиться пока особо-то нечем, но разбег взят, в лук мы вцепились крепко и будем держать свою марку…
Мы какое-то время идем по обочине, потом садимся в машину и катим дальше. Все эти дни палит невыносимо. Ни ветерка, ни тучки. А дождя ох как надо бы, лук влагу любит. Да и другие культуры пить просят. Район большой, самый крупный в области, и от него ждут хлеб, молоко и мясо, овощи. Один полуторамиллионный Горький сколько всего требует. Тяжелая ноша на плечах у Балакина. И как он только управляется. С виду и не подумаешь, что таким районом заворачивает, росточка невысокого, молодой, быстрый, в толпе парни его за ровню свою принять могут и запросто прикурить попросят…
За леском сворачиваем на проселок, и сразу же клубы пыли встают за машиной. В деревнях тихо, не видно ни души. Все на прополке лука. И стар и мал. И колхозный лук обрабатывают и свой, приусадебный. Жарища, сорняк, проклятый, вовсю полез. Белеют женские платки на поле, цветастые сарафаны.
Останавливаемся возле деревни Васильев Враг. Дворы и огороды одной улицы выходят к дороге. Копаются на участочке две фигуры: старая бабка и девчонка молоденькая. Бабка собирает сорняки в подол передника, а внучка ее, полураздетая, как на пляже, держит травинки в руке.
— Чресла-то хоть прикрой, охальница, — шипит на девчонку бабка и приветливо здоровается с нами.
— Ну вот еще, я же загораю! — обижается девчонка.
— Глядите, люди добрые, загорает она. Мы вот всю жизнь работали на поле, а не загорали. Из городу помогать мне приехала, лучок надо обихаживать. Он силу потеряет, ежели опоздаешь с прополкой…
Луку у бабки двенадцать соток. У других и побольше участки. Сорт «арзамасский». Не только из-за одной выгоды «водят лук» в деревнях и селах. Его здесь любят. Но и плата хорошая — пятьдесят копеек за килограмм. Раньше на Север возили продавать. А теперь не слыхать что-то. Хлопотно больно. Да и зачем? Лучок на месте принимают и тут же выдают деньги. Жаловаться не на что, сумели дело организовать. У многих вон «Жигули» да «Москвичи». И все он, лучок арзамасский, от него подспорье для семьи идет. И подспорье немалое, нужное…
— А гуси, бабушка, в вашей деревне есть?
— Ты, чай, приезжий? — в свою очередь, спрашивает меня бабка. — Вот то-то и видать. Нет у нас, милок, ни единого гусика. А ведь был всем гусям гусь. По полпуду гусаки вытягивали. На безмене, бывало, взвесишь — как раз полпуда. До войны, дай бог память, матушка моя домашнюю лапшу варила. С гусиным потрохом. Ну, скажу я тебе, парень, не лапша, а объедение…