— Да как это можно? А что люди потом про наше село скажут? Грех это, немыслимое дело!..
Каждая хозяйка старалась, чтобы молоко от ее коровы похвалили. Помню, как мать мыла и просушивала на солнышке подойник и глиняные кубаны, как бережно и осторожно процеживала она только что надоенное молоко через двойную чистенькую марлю. У каждого был погреб, набитый льдом, а полдневный удой, чтобы не тащить по жаре к дому, хранили в водяных холодильниках: прямо у села, под горой, били родники, вот их и приспособили, понастроив клетушки для бидонов…
Плохих коров не держали. Как только заметит хозяйка, что надои падают, так, завздыхав, и начинает жаловаться: надо менять животину, двадцати литров уже не дает. Ведь корова поила нас, кормила и одевала. На трудодни тогда денег не давали, и каждая копейка доставалась с немалым трудом. Да еще налоги были. И довольно ощутимые по тем временам. И корова для каждой семьи являлась сущим спасением. За ней не просто ухаживали, ее лелеяли. Каждый бугорок, канавка, полянка лесная выкашивались. Там, где с косой не пролезешь, серпом траву выбирали, вручную. Кормили скотину только сеном. О хлебе и речи быть не могло. Хлеба и себе не хватало. Да и вообще не было принято. Зимой, правда, подкупали жмыхов, которые у нас называли дурандой. Мы, пацаны, эту подсолнечную дуранду и сами грызли. Она свободно продавалась в сельской лавке. Пошлют нас с сестрой, и мы на санках привезем, бывало, мешок…
Около сотни домов было в Буграх, и в каждом дворе стояла хорошая корова. Свиней почти не держали. Торговали в основном цельным свежим молоком. Каждая семья раза два-три в году отвозила на рынок воз молока. Воз — это бидонов двадцать или больше. Было выработано определенное правило: сегодня, скажем, Курицыных очередь в город ехать, и две улицы села к ним несут молоко, а завтра Страховы воз собирают, потом Стрижовы, Логиновы, Карасевы, Флорентьевы…
Летом выезжали часа в три. Колхоз выделял телегу и лошадь бесплатно. Частенько и нас, мальчишек, брали с собой. Бросят в передок сенца, укроют тебя фуфайкой и сидишь, смотришь на все с замиранием сердца. До самого города дорога была земляная и не очень трясло. Солнце еще только всходило, а мы уже Вязовку миновали. За Митиным и Кузьмой мать толкает, бывало, в бок:
— Гляди-ко, поезд! Дома на колесах!
Потом шло Ольгино, Щербинки, Мыза, и часам к семи мы уже были на Сродном базаре. Мать надевала белые нарукавники, передник, ставила под навес бидоны, и торговля начиналась…
На вырученные деньги покупали самую необходимую и самую дешевую одежонку и обувь. И еще везли с собой хлеб, «кирпичики» — так тогда называли небольшие квадратные буханки. Кусок белой булки считался гостинцем. А если этот кусок посыплют еще сахарным песком, то, прежде чем его есть, по двум улицам пройдешь, вытянув руки: пусть видят, что мне из города привезли…
Все эти детские сцены ярко промелькнули у меня перед глазами, когда подходил я к Сродному базару. Мне хотелось спросить, помнят ли здесь Бугры и бугровское молоко. И я почему-то был уверен, что не помнят: какое уж теперь молоко под боком у полуторамиллионного города. Промышленная эта громадина поди-ка уж давно поглотила не только наше ближнее село, но и подальше шагнула. Коров навряд ли кто держит…
— Из Бугров с молоком? — уточнила работница рынка. — А как же, бывают! Только что трое уехали…
— А коров там теперь сколько?
— Сейчас посмотрю в книге…
— Неужели знаете?
— А как же? Продовольственная программа заставляет и нас пошевеливаться, мы в округе весь личный скот на учет берем, с сельсоветами связи поддерживаем. Так, Чуварлеи, Кусаковка, Лапшиха, Бугры… Двадцать три коровы в Буграх…
— И молоко хорошее?
— А нарасхват берут. Бугровских еще на Мызе встречают, у Красных казарм, у завода. Ключищи у нас творогом славятся, а Бугры молоком…
Приятно это было слышать. Жива, значит, молочная бугровская марка! Конечно, двадцать три коровы — это не сотенное стадо, но все-таки. А убывает поголовье или растет? И я решил побывать не только в Буграх, но и по всему Дально-Константиновскому району проехать. Раньше Бугры к Богородску относились, а теперь вот другому хозяину передали их. Надо все на месте посмотреть, с людьми повидаться, с земляками своими…
Бугры и в самом деле стали почти пригородом. По асфальтированному Арзамасскому шоссе минут двадцать езды. Словно горбы верблюдов видны с дороги два холма, и до самому верху их тянутся улицы, или, как раньше у нас называли, — порядки. Раньше здесь был колхоз «Красный маяк», а сейчас отделение совхоза «Нижегородец». Домов в селе, кажется, не убавилось. Немало новых каменных построек. Кое-где у сараев стоят легковые машины, мотоциклы. Жизнь здесь, как и во всем Нечерноземье, изменилась, конечно, в лучшую сторону. Теперешних мальчишек никакими гостинцами не удивишь. Семьи в селе наполовину крестьянские, наполовину городские. А если вернее, то городского люда побольше будет. Мать, например, в совхозе работает, а два ее сына и дочь — на автозаводе или в Сормове. Есть участки, огороды, сады, но они с таким старанием, как раньше, не возделываются. Земля, которая кормила больше сотни одних только личных коров, местами заброшена. Под снег уходят полянки с травой и косогоры, с которых брали душистое сытное сено…