– Очень мило, но я все равно ничего не понимаю. – Нора бросила на него опасливый взгляд, но отстраниться не пыталась. Как будто даже немного расслабилась. – Мы ведь уже говорили об этом. Мне казалось, ты понял…
– Я понял! – Джим медленно провел ладонями по ее плечам, шее… пальцы зарылись в ее густые темные волосы. – Я все понял, Нора. Ты была права. Если бы ты согласилась, нас бы ждала не самая радостная жизнь. Поначалу. Но я… я хочу, чтобы ты знала. Чтобы ты поверила мне сейчас.
– Поверила во что? – спросила она очень тихо. Ее пасмурный взгляд стал почти испуганным. В свете единственной масляной лампы она вся казалась далекой, призрачной. Джим будто бы держал в руках видение.
Мир потускнел, выцвел… потерял почти все свои краски. Реальной оставалась только Нора. Ее запах, взгляд, слегка прерывистое дыхание. Она волновалась, и Джим понимал, что причиной стал его жест. Он все еще зарывался пальцами в ее волосы.
Интимно. По-собственнически. А ведь такое с ней когда-то проделывали несколько раз за ночь. Мешало ли это Норе? Наверняка. За многие годы она привыкла быть бывшей проституткой и не мнила себя чем-то большим. Мешало ли это Джиму? Навряд ли. Сегодня ему уже ничто не могло помешать.
– Если бы у меня было время… – начал Джим и осекся: в горле застрял горький комок. Сглотнув, он продолжил: – Если бы мы с тобой встретились чуть раньше… Ты была бы единственной женщиной, которую я смог бы полюбить по-настоящему.
– Что ты несешь… – начала было Нора, но он не дал ей продолжить. Склонившись, он поймал губами ее губы и начал целовать так, как не целовал еще ни одну женщину в своей жизни. Нежно и требовательно. Мягко и властно. Ласково и жестоко.
Она замерла на несколько мгновений. Но в тот момент, когда Джим уже потерял надежду, ответила. Ее губы стали центром его мира. Запах ее кожи стал спасительным эликсиром, позволяющим заставить время подождать еще чуть-чуть. Еще немного. Пока не закончится этот тягучий, полный сладкой неги поцелуй.
– Не держи меня, – попросил Джим, когда их губы разомкнулись. – Так надо.
– Что? – Она растерялась, а это и было ему нужно.
Слегка оттолкнуть, броситься прочь и закрыть за собой дверь, подперев ее спиной.
– Беккет!
Не сопротивляться. Дать боли захватить себя полностью. Скрючиться, закрыть глаза и…
– БЕККЕТ!
Судорога прострелила его от пяток до сердца, голову разрывало от боли, а в глазах появились яркие пятна. Он упал, пересчитал ребрами ступеньки, и только потом ощутил чувство падения в пропасть.
Когда зрение к нему вернулось, а боль отступила, Джим кое-как поднялся на ноги и усмехнулся. Пустая улица под пустым небом.
Пустые Зеркала.
Все так, как и должно быть.
Где-то неподалеку слышался скрежет ножа по стеклу, но Джим не обращал на него внимания. Пусть спигелы развлекаются. Перед ним во всем своем великолепии простирался храм Двуликого Бога.
– Позер, – сплюнул Беккет. – Кто бы мог подумать…
И пошел по ступеням вверх.
И вверх.
И вверх.
Тишина давила на плечи тяжелой периной. Джим не слышал даже звука собственных шагов, будто ему в уши засунули вату. Изнанка мира словно погрузилась в сон, стыдливо спрятала глаза от того, что происходит, и закрылась тяжелым пуховым одеялом в надежде, что никто не заметит, что она была свидетелем чего-то страшного.
Змеиная голова Двуликого Бога будто бы усмехнулась, когда Джим бросил на нее взгляд. Скривившись в улыбке, он толкнул огромную двустворчатую дверь, ожидая услышать жуткий скрип несмазанных петель. Однако створки поддались совершенно бесшумно, открывая взору громадный зал.
Полностью пустой, и только на противоположной стороне его клубился разноцветный туман, время от времени выбрасывая в пустоту щупальца-всполохи, будто стремясь в попытках схватить невидимок, мечтающих его развеять.
Впрочем, Джим не был невидимкой. И не было никаких сомнений, что ему предстоит погрузиться в эту разноцветную мглу.
– Ты испачкался, мой мальчик, – раздался знакомый голос, когда до туманной завесы оставалось несколько шагов. – Твой новый плащ совершенно никуда не годится! Жаль, что за всю свою жизнь ты так и не научился бережливости.
Голос звучал тихо, но все равно резанул обострившийся от всеобъемлющей тишины слух. Он же принес облегчение: Джиму уже начинало казаться, будто он больше никогда и ничего не услышит.
– Я упал с лестницы, – так же тихо ответил он туману. – Трудно после такого остаться чистым.
– И то верно, – согласился туман.