Невероятно сильно хотелось смалодушничать и переждать этот ужас в тепле, но Джим лишь поплотнее запахнул так и не высохший плащ и смело шагнул на крыльцо. Спустившись по ступеням, он поскользнулся на мокрой земле и едва не плюхнулся в грязь, лишь чудом удержавшись на ногах. Взгляд упал на розарий, дверь которого была приоткрыта. В голову пришла страшная мысль, что среди поклонников проповедей Безгрешного могли найтись идиоты, принявшие статью в газете слишком серьезно. И пусть в доме нет следов проникновения или борьбы, исключать возможность того, что Клайда могли если не убить, то покалечить слишком рьяные поклонники, разочаровавшиеся в своем кумире, не стоило. Поэтому Джим решил проверить еще и розарий.
На всякий случай.
Первое, что бросилось в глаза, – это порядок. Кажется, именно здесь, среди тепличных роз, Клайд проводил много времени, ухаживая за ними со всей той любовью, что не досталась ему самому. Он ведь потерял двадцать лет жизни за пять минут. И судя по тому, что видел Джим, с Норой священника связывают исключительно дружеские отношения, пусть они оба и утверждают, будто не друзья.
Аромат цветов и сырой земли смешивался с запахом кофе и корицы. Свежезаваренного кофе, надо отметить. Некоторые кусты были выше головы Джима, он и не знал, что розы способны вырастать до таких размеров. Возможно, это был какой-то особый сорт, не зря же эти цветы находятся в розарии, а не растут на улице, как положено нормальным растениям.
Обогнув разросшиеся до размеров раскидистого кустарника розы, Джим обнаружил небольшой квадратный столик из прозрачного стекла, за которым пил кофе хозяин особняка.
Клайд будто и не замечал вторжения. Он держал в руках толстую папку с документами и медленно перелистывал одну желтую страницу за другой, время от времени делая маленький глоток из чашки. На столе стояло заполненное углями блюдо, а на углях томился кофейник, наверняка уже полупустой.
– Корица и соль? – хриплым голосом спросил Джим, обозначая свое присутствие.
Клайд не ответил. Перевернув еще одну страницу, он поднял на Беккета глаза и горько усмехнулся.
– Соль забыл, – пояснил он. – Поэтому только корица.
Облаченный в мятую темно-зеленую рубашку и черные строгие брюки, Клайд сейчас мог сойти за кого угодно, но только не за знаменитого проповедника. У этого человека была невероятная способность менять личину вместе с одеждой. Ведь в кожаной куртке он легко мог сойти за головореза, а когда на нем была ряса, никто бы не усомнился в его праведности.
Джим догадывался, что эта способность не врожденная, а является проделками Пустых Зеркал, которыми несчастный ученик Смотрящего загадал неправильное желание.
Он действительно был кем-то другим. Разным. Просто меняя одежду. Жаль только, что не молодел, оставаясь почти стариком.
Дождь стучал по стеклу, стекая по прозрачной крыше, и казалось, что Джим и Клайд находятся под волшебным куполом невидимости, который в известной детской сказке спасал героя от происков врагов. К сожалению, такой магии в мире не существовало.
А жаль. Пожалуй, сейчас Джим был бы не против побыть невидимкой, который может проникнуть куда угодно.
Например, в хранилище улик, где уже десять лет лежит пыльная кукла, с которой любила играть одна маленькая девочка. И несмотря на эгоистичность и грязь подобных мыслей, Джим изо всех сил хочет, чтобы эта кукла оказалась любимой игрушкой какой-нибудь белокурой голубоглазой малышки, а не черноволосой и черноглазой Дианы, унаследовавшей гены отца.
Он очень хочет, чтобы его сестра оказалась жива.
Ведь не зря она снится ему который день и смеется. Рисует улыбку своей Лили и говорит, что ее кукла счастлива.
Куклу легко сделать счастливой. Достаточно нарисовать на ее лице улыбку.
– Прости меня, – произнес Джим, когда молчание затянулось. – Я повел себя как идиот.
– Идиот – это мягко сказано, – усмехнулся Клайд. – Ты бы слышал, что о тебе вчера говорила Нора. И пусть мои уши вяли, я все равно оценил ее словарный запас.
Джим скривился.
– Я ее обидел.
– Это очевидно. – Клайд наконец захлопнул папку и положил ее на стол в опасной близости от блюда с углями. – Она так и не сказала мне, что именно между вами произошло. Поведала только про письмо в «Столичный Вестник». Это было глупо, Джим. Глупо, недальновидно и чересчур поспешно. Но сейчас у меня только один вопрос: за что ты просишь прощения у меня?
Джим облизал губы. Стоя сейчас перед Клайдом, он ощущал себя сопливым студиозусом, который не выучил урок. Мальчишкой, разбившим окно в кабинете ректора.