– А Нора? – тупо спросил Джим.
– После того как ты нас покинул, она милостиво согласилась, что ей действительно стоит отлежаться еще день, – усмехнулся Клайд. – Именно поэтому я тебя и выставил, несмотря на опасность, что ты вновь попытаешься… ммм… посетить Пустые Зеркала без проводника.
Джим сложил руки на груди и нахмурился. Запах съестного смешивался с запахом старой бумаги, сырости и плесени, переставая быть аппетитным. Но есть и пить хотелось все равно.
– О чем ты? – переспросил он. – Я подумал, вам с Норой нужно поговорить и именно поэтому ты неприкрыто дал понять, что мне нужно уйти.
Клайд подошел к Джиму и протянул пакет с едой и картонный стаканчик с кофе.
– Она всегда была сильной. Но только рядом с тобой она хочет казаться еще сильнее. Возможно, ты ей нравишься. Я не стал выяснять этот вопрос. Однако после того, как ты ушел, она расслабилась, едва не упав в обморок.
Джим сглотнул, пытаясь осознать сказанное Клайдом.
– Но… она мне отказала, – напомнил он. – Вряд ли ее поведение продиктовано симпатией. Обычно женщины предпочитают быть слабее, чем они есть.
Клайд тихо засмеялся.
– Как же мало ты знаешь о женщинах, Джим Беккет, – ответил он. – Поешь. А потом я тебе помогу. Кажется, у нас с тобой много работы.
Джим кивнул и улыбнулся. Он чувствовал себя почти счастливым. В душе стало тепло. А от чего именно: от того, что он может нравиться Норе, от присутствия Клайда или от того, что ему предстоит в два раза меньше работы, он решил не задумываться.
В конце концов, какая разница?
Клайд не стал дожидаться, пока Джим насытится, и ушел разбирать бумажные залежи в другой комнате. Поев, Беккет тоже принялся за дело. Теперь, когда помощь пришла, он был полон энтузиазма и уверенности, что найдет нужную ему папку в скором времени. Или же ее найдет Клайд, но Джиму хотелось сделать это самому. Пусть Клайд и Нора тоже связаны с этим делом, но именно Джим потерял все. Свою семью, свое имя, потому что сейчас быть Беккетом – это позор.
Он должен найти того, кто был им пятьдесят лет назад. Если этот человек жив – поговорить. А потом… потом он придумает, что ему делать. Хватит хвататься за все концы, торчащие из клубка. Пора тянуть.
Комната за комнатой. Короткие фразы, брошенные Клайдом: «Там я уже все просмотрел», запах старых бумаг, плесени и нафталина… в глаза будто песку насыпали, голова кружилась от монотонности занятия, а в горле першило, но не от простуды, а от пыли.
К тому времени, как за окном стало темнеть, Джим возненавидел всех газетчиков, вместе взятых. Ибо эти ребята либо очень сильно любили свою работу, либо просто пользовались случаем сложить в папку все, что под руку попадется. Не всегда можно было определить, к какому периоду относятся материалы, потому что сначала шли какие-то заметки, черновики, мятые бумаги, а иногда и вовсе Джим натыкался на любовные записки, явно не относящиеся к делу.
А в папке тридцатилетней давности с материалами про бесполезное облагораживание центрального городского парка, вылившееся в излишнюю вырубку деревьев, и вовсе нашлись обертки от шоколадных конфет того времени. Хорошо, что не уксусная ткань, в которую заворачивают мясо! Этот факт до такой степени возмутил Джима, что он целых пять минут бессильно ругался в пустоту, бранил газетчиков тех времен на чем свет стоит. Это же надо так обнаглеть!
Но в целом дело шло, и, заходя в очередную комнату, Джим не сразу сообразил, что ему нужны свечи. Щурился, пытаясь разобрать написанное до самого конца. А точнее, до того момента, пока в помещение не вошел Клайд, держащий в руках масляный фонарь и две папки. Выражение лица у проповедника было в высшей степени ошалелое.
– Я кое-что нашел, – сдавленным голосом сказал он. – И ты должен это увидеть. Сразу предупреждаю: такого ты уж точно не ожидал…
Джим, обнаруживший себя возле пыльного окна в попытке поймать остатки сумерек, чтобы прочитать дату в очередной папке, застыл. Поморщился от досады. А потом нахмурился.
– Что-то не так? – осторожно спросил он.
– Сам смотри. – Клайд подошел и протянул ему папку. – Совпадение или нет, но я, пожалуй, пойду искать экипаж.
– Куда мы поедем? – крикнул Джим ему в спину.
– Не знаю. Может, в «Старый очаг». А может, туда, где ты сможешь хорошенько напиться, – ответил проповедник и скрылся в наступившей темноте.
Джим сел на пол, поставил рядом фонарь и открыл верхнюю папку. Когда-то она была серой, а сейчас стала коричневой от времени. Бумага пожелтела, а чернила выцвели. Но все равно Джим смог рассмотреть старую фотографию семейства. Темноглазый и темноволосый мужчина немного удивленно таращил глаза в объектив, сидя на маленьком диванчике. Возле него расположилась женщина, тоже темноволосая, но с глазами посветлее. Она держала на руках трехлетнюю девочку, которая явно была увлечена игрой с тряпичной куклой. Рядом с диванчиком, со стороны отца, стоял мальчишка лет десяти… и его черты показались Джиму смутно знакомыми. На обороте фотокарточки было написано: «Линда, Питер, Николас и Оливия Аймонс».