– Чтобы рот занять. Может, ты хоть тогда умолкнешь?
– Ну… Как же… Мы ведь должны познакомиться.
– Мы уже познакомились.
Василий понял, что тема закрыта, и сосредоточенно прикусил губы.
Григ надел куртку, убрал в нагрудный карман Виолеттин пульт, упаковал в ранец добычу.
Василий посмотрел на табличку-указатель, каким-то чудом сохранившуюся на обвалившейся с угла стене дома. «Улица Циолковского, дом 7».
– А почему ты оружие убитых не взял?
– На фиг?
– Что значит «на фиг»? Оно, что же, ничего не стоит?
– Продать можно. Вот только тащить замучаешься. С этими импульсными дурами только киберсталкеры с их мышечными имплантатами управляться могут.
– А ты, значит?..
– А я обхожусь тем, что могу удержать в руках, – Григ положил на плечо короткий «ПП-2010». – Что у тебя в ранце?
– Еда, перемена белья и аптечка.
– Все?
– Еще книга.
– Что за книга?
– Стихи.
– Пушкин?
– Почему непременно Пушкин? Добрынин.
Василий суетливо полез в ранец, достал томик в темно-коричневом синтетическом, «под телячью кожу» переплете и протянул сталкеру. Григ листнул несколько страниц. Посмотрел на фотографию в начале книги.
– Забавно. Получается, Зона вернула людям интерес к старомодным печатным книгам.
– Да уж, электронные здесь не почитаешь, – согласился Василий. – Даже самые примитивные читалки глючат.
– Глючат – не то слово. Я по первости тоже собирался наладонником пользоваться. Загрузил в него, помимо прочего, с десяток пьес Шекспира… А ну-ка, пригнись.
– Зачем?
– Пригнись, дурак!
Видя, что Василий не торопится выполнять приказ, сталкер схватил парня за плечо и оттолкнул в сторону. Другой рукой он вскинул «ПП» и нажал на спусковой крючок. Приглушенно хлопнул одиночный выстрел. С тихим металлическим шелестом со стены упало нечто, похожее на комок смятой фольги размером с кулак.
Василий непонимающе посмотрел на то, что подстрелил сталкер. С одной стороны, кусок мятой фольги опасений не вызывал. С другой – сталкер ведь не станет просто так палить.
– Что это было?
– Шуршалка.
– И… что она делает?
– Шуршит.
– И все?
– Слушай меня внимательно, – сталкер подошел к Василию и больно ткнул его указательным пальцем в лоб. – Все, что я говорю, должно выполняться немедленно и беспрекословно. Если я говорю «пригнись» – значит, нужно пригибаться. Если я скажу «падай» – значит, падай плашмя на землю, даже если у тебя под ногами скарабеи копошатся. Понял?
– Понял, а кто такие скарабеи?
– Не о скарабеях сейчас речь, а о тебе, дурилка картонная. Четкое выполнение всех моих команд – это твой шанс остаться в живых.
– А наемники говорили, что мне нечего опасаться – они защитят меня от любой опасности.
– Ну, и как? – усмехнулся Григ. – Дураки они, твои наемники. Дураками жили – дураками померли.
На это Василию нечего было возразить.
– Так вот, значит, открыл я в наладоннике «Гамлета», – как ни в чем не бывало продолжил Григ, – а он мне выдает, понимаешь, совершенно новую версию.
– В каком смысле новую?
– В ней все хорошо закончилось, – Григ продел руки в лямки ранца, застегнул на груди разгрузочный ремень. – Гамлет спас тонущую Офелию и женился на ней. Затем, когда вернулся Лаэрт, они на пару перерезали всю дворцовую оппозицию во главе с Клавдием и учредили в Дании конституционную монархию. Гамлет стал королем, Лаэрт – премьером, Фортинбрасс – военным министром, а Йорик – министром культуры.
– Так Йорик же умер до начала всей этой драмы.
– В том-то и дело, что это уже не драма получилась. Поэтому и Йорик оказался жив-здоров. А вот Розенкранца с Гильденстерном все-таки повесили. Как изменников родины. И, представь себе, он, наладонник то есть, пытался выдать всю эту белиберду за перевод Кузмина. Мало того – он еще и спорить со мной принялся. Я ему говорю – ты что, свихнулся? А он мне – сам, мол, дурак. В общем, утопил я его в ближайшей канаве. От греха подальше. А то ведь, если подумать, споры с собственным наладонником здорово шизофренией отдают.
Они шли вдоль улицы, стараясь, насколько это возможно, держаться поближе к стенам домов. Сам того не желая, Василий попал все же под необъяснимое, почти магнетическое, воздействие странного сталкера, в одной руке державшего пистолет-пулемет, в другой – томик стихов. Григ представлялся ему одновременно притягательным и отталкивающим, вульгарным и утонченным. Он как будто не чувствует середины. Для него существуют только крайности. Наверное, для него было бы вполне естественным усесться на краю пропасти, свесить ноги вниз и, поплевывая в бездну, рассуждать о Фромме.