Екатерина Кузьменко
Ржавчина. Пыль дорог
Пролог
— Эй, парень, ты уверен, что тебе сюда? — окликнул меня водитель автобуса. Что ж, я его понимаю. Затерянный в глуши городок, вечер, единственный пассажир, к тому же — подросток.
Подхватываю рюкзак, спрыгиваю на асфальт.
— Уверен.
— У тебя здесь родственники? — взрослые всегда ищут простые объяснения.
— Родственники, — успокаиваю я водилу. Тот прищуривается.
— Что‑то не похож ты на местных.
— Дальние родственники, — или он сейчас прекратит расспросы, или мне придётся хамить. Однако водитель отвалил.
А я двинул через пустырь к виднеющимся впереди панельным домам. Мотор за спиной коротко взрыкнул, показывая, что связь с внешним миром на сегодня прервалась.
Повезло ещё, что водитель не из местных — в таких городках, как правило, жители знают не только друг друга, но и всю родню до седьмого колена. Если жить тут постоянно, впору свихнуться или запить. Но постоянно мне и не надо. Всего‑то немного подзаработать, отдохнуть и отправиться дальше. Да, я знаю, что в крупных городах легче найти работу или затеряться. Возможно, однажды я так и сделаю. Но, если тебя всё‑таки выцепит миграционная служба, то останется только паковать вещички и ждать, когда отправят по месту жительства. Но мне туда уже три года не надо. А вообще принцип «самое тёмное место — под фонарём» я люблю.
Маршрут я выбирал просто — нашёл на карте ближайший к основной трассе населённый пункт. Хотелось бы, конечно, устроиться на работу поближе, но ни на заправках, ни в мотелях рабочих мест не было. А деньги кончались. Ну и вот. Здравствуй, славный город Эйслет. Уж какой по счёту в моей шестнадцатилетней жизни.
Бар был оборудован в полуподвале. Или не бар… В общем, забегаловка. Она же, как показывает опыт, клуб для обсуждения местных новостей.
Тесное помещение за годы его существования прокурили насквозь — не только топор, весь набор инструментов можно развесить. В углу бормотал телевизор. Публика — в основном мужчины в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти. Молодёжь, похоже, стремится отсюда уехать. Да и война когда‑то изрядно проредила мужскую часть населения.
Я прошёл сквозь клубы табачного дыма к стойке. Немолодой крепкий мужик протирал стаканы.
— Здравствуйте. Вы хозяин? — Чужаков обычно не любят, но если ты чужак, лучше не пытайся сойти за своего.
— Ну я.
— Вам нужен официант? Или уборщик?
— Подсобный рабочий нужен. Помочь, подать, принести, починить. Вот только потянешь? — засомневался мужчина.
Они все так смотрели — оценивающе, с прищуром: потянет ли этот тощий парень? Сможет таскать мешки, грузить коробки, разгребать мусор? Не сопрёт ли чего, если выпадет шальной шанс? Может, ему сразу — по шее и за порог?
— Потяну, — пахать придётся много, но это ничего, — А деньги?
— Я через час заведение закрываю, вот тогда и поговорим. Посиди пока.
… Хозяина звали Лори. После закрытия бара мы с ним договорились об оплате. Если коротко — я ношусь у него на подхвате, по истечении трёх месяцев мне платят. При этом кормят и позволяют жить в подсобке. Обе стороны закрывают глаза на возраст работника. Всё. Конечно, любой юрист при виде такого заключения договора удавился бы на собственном галстуке: никаких бумаг, просто потрепались с часик, и всё, приступай к работе. Когда‑то я решил поинтересоваться, как устраиваются подработать нормальные люди. Что называется, на поржать. Согласиться на работу подросток может только в присутствии родителей, а владелец заведения, где кормят или наливают, должен у работника ещё и справку о здоровье спросить. В общем, юридический роман с прологом и эпилогом. Гарантий, что мне действительно заплатят, а не вышибут по истечении срока, правда, нет. Но я тоже не первый год на улице, чую, когда у человека никаких задних мыслей нет, а когда лучше сразу ноги делать.
— Пошли, покажу, где жить будешь.
Обещанная жилплощадь оказалась пустующей кладовкой, правда, довольно просторной. Ладно. На мешках с барахлом на складе мне спать тоже доводилось. И на заднем сиденье остова легковушки, брошенного у дороги.
— Квартира моя выше. Перетащишь раскладушку — и живи. Домой не пущу, уж извиняй — дочери подрастают. Следующая дверь — душевая для персонала. Завтра за час до открытия чтоб был на рабочем месте. Называть тебя как, если окликать придётся?
— Дэй.
— Разве такое имя есть?
Боги, папаша, а вам‑то не наплевать? Запоминается хорошо, никаких дурацких сокращений к нему не выдумаешь.
— Раз меня так зовут, значит, есть.
— Ну, дело твоё. Дверь я закрываю.
Первым делом я не с раскладушкой начал возиться, а полез под душ. Тот, кому приходилось по несколько дней находиться в дороге, меня поймёт.
В треснутом зеркале на стене мелькнуло моё отражение. У меня лицо чужака, я говорил? У большей части населения Центральных регионов глаза серые или голубые, а волосы тёмно — русые. Поэтому мою смуглую физиономию в обрамлении длинных чёрных хайров видно за километр. Ах да, светло — карие глаза по контрасту со всем этим богатством кажутся почти жёлтыми, что превращает меня в воплощённую мечту любого патруля.
Отрубился я в ту ночь почти сразу же — сказалась усталость. А утро началось со звона посуды. Встал я, как мы и договаривались, за час до открытия. За это время надо было успеть расставить поднятые вечером стулья, принять кое‑что из продуктов у владельца местного магазинчика и починить дверцу кухонного шкафа. Успел.
Ничего, видали мы работу и похуже. Машины, например, мыть. В данном случае необходимость впахивать с утра пораньше компенсировалась тем, что в будние дни посетители подтягивались ближе к полудню. С самого утра могли забрести только неработающие старики.
Скучно? Нет, скучно мне никогда не бывает. Я видел, наверное, больше городов, чем любой другой парень моих лет. Ради этого можно и потерпеть временные неудобства…
Никто не знал, откуда этого парня принесло в город. Нелюдимый и молчаливый, он не сошёлся близко ни с кем из здешних жителей. Впрочем, с ним тоже не стремились заводить знакомство. И что за нелёгкая потащила его в дорогу? Хотя тяжело, наверное, усидеть на месте, когда у тебя такие глаза…
За дочерей Лори опасался не напрасно. Старшая, Милли, была моей ровесницей и из кожи вон лезла, лишь бы доказать, что она уже взрослая. Всеми доступными способами.
Я ей казался диковинкой вроде экзотической зверюшки. Интересное, надо сказать, ощущение, но я ещё не настолько выжил из ума, чтобы крутить роман на таких условиях. К тому же она мне совсем не нравилась. Пухленькая, светленькая, с ямочками на щеках, по — своему, конечно, очень симпатичная. Я же предпочитал рыжих или темноволосых, с хрупкими фигурами и большими глазами.
Нет, в какой‑то мере я её понимал. Сложно получить первый опыт, когда всё и все на виду. А я через несколько месяцев уеду и увезу маленький грех её юности с собой. Так ей не придётся всю жизнь встречаться со мной взглядами.
Но неплохо было бы и поинтересоваться моим мнением, разве нет?
— Дэй, помоги! — донеслось из подсобки. Я отложил топор, которым пытался поддеть крышку ящика с консервами. Подхватил у Милли корзинку овощей и отнёс на кухню. После чего продолжил мучить злосчастный ящик.
— Дэй.
— А?
— Что у тебя с глазами? Это линзы?
— Я похож на человека, у которого есть деньги на контактные линзы?
— Ну… Не знаю, — Милли сидела на высоком барном стуле, забросив ногу на ногу и старательно демонстрируя коленки.
То ли ржать, то ли плакать.
Так всё и катилось потихоньку. До одного памятного вечера в баре у Лори. Зашёл как‑то мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Обширные залысины, обычная для этих мест одежда — потёртые джинсы и клетчатая рубашка.
И сразу разговоры стали чуть тише. Мужика не то что побаивались — скорее, опасались. Того, что он может сотворить.
Мужик протопал к стойке и заказал пиво.
— Дэй, достань! — крикнул мне Лори, не желавший отрываться от каких‑то своих дел. Я полез в холодильник, вскрыл новую упаковку и поставил на стойку запотевшую банку.