А в остальном — странно было бы чувствовать вину перед погибшими, разбирая залежи оружия на военных складах или шнуруя берцы, которые — вот незадача! — предназначались не мне, а рядовому Имярек.
Еле слышный скрип створки распахнутого окна я сначала приняла за скрип паркета под чьими‑то шагами. Но нет, просто ветер. В солнечном столбе танцуют пылинки.
— Красивые руки.
Миг назад там никого не было. А сейчас, нежась в солнечном мареве, на подоконнике сидит молодой парень, словно явившийся из другой жизни — той, где можно было ходить по улицам безоружным. Чёрные брюки. Белоснежная рубашка, верхние пуговицы расстёгнуты. На плечи спадают светлые — светлые волосы — блёклое золото в солнечных лучах. Его небрежная поза прямо‑таки требует алой розы в пальцах или хрустального бокала с алым же вином. Чтобы мог красивым жестом преподнести цветок леди. Или же залпом осушить бокал в её честь.
Леди. В камуфляже и с автоматом.
— Этими руками, должно быть, тяжело держать оружие?
У него красивое лицо, очень красивое, но чем‑то оно мне не нравится. Может, слишком тёмными глазами. Может, некоторой хищностью черт.
— Но я вполне справляюсь, — с одной стороны, глупо держать под прицелом безоружного, с другой…
Ясно, что он не мимо проходил. По воздуху. На уровне второго этажа. Запоздало вспоминаю детские сказки — о том, что с некоторыми существами нельзя разговаривать.
Интересно, этот из тех, с которыми нельзя?
— Я вижу, — опасная улыбка, почему‑то напомнившая Дэя, — Могу я пригласить вас на танец, миледи?
— Я не танцую. Увы.
Неподдельное сожаление в тёмных глазах.
— Жаль. Очень жаль.
По комнате, затухая, летит его тихий смех. А сам он уже сгинул в солнечном свете.
Быстрые шаги по коридору. Хлопает дверь. На пороге стоит Дэй. Живой, материальный. Очень хочется броситься ему на шею.
— С тобой всё в порядке?
— Кажется, да. Похоже, прежние обитатели шалят.
Ага. Или новые.
— Нашёл что‑нибудь?
— Нашёл, — Дэй демонстрирует мне туго набитый бумагами рюкзак, — Это дом какой‑то шишки из городского управления. Интересные планы коммуникаций. Полковник оценит, в общем.
Маленькая площадь встречает мощёным, под старину, тротуаром и лужицами воды меж камней. В них тонет солнце.
Наверное, однажды ночью в дом вернётся хозяйка алого платья. Светловолосый предложит ей руку, и они будут танцевать здесь, на сырых от дождя камнях площади. А, может, в доме, будоража уснувшие в углах тени и вплетая их в узор танца.
Однажды рухнут эти стены, станут прахом и гнилью вещи, некогда бывшие приметой роскоши, а время и природа быстро возьмут своё, отвоевав у цивилизации клочок земли.
А лёгкие танцоры всё равно будут кружить среди взламывающих камень полевых цветов.
Не то не заметившие собственную смерть, не то смирившиеся с нею.
Иногда прошлое лучше оставить призракам.
А у чистильщиков появится новая легенда. Для разнообразия — красивая.
Внедорожник ждёт нас на окраине. Близость посёлка, кажется, изрядно нервирует водителя.
— Ну наконец‑то! — тяжело совместить искреннюю радость с ворчанием, но мужику это удаётся, — Грузитесь, то ли.
Дэй забрасывает наши рюкзаки в багажник, а сам запрыгивает на переднее сиденье. Я устраиваюсь на заднем. Мы молчим, пока автомобиль выруливает на пыльную просёлочную дорогу, огибающую озеро. Когда‑то здесь наверняка было не продохнуть от желающих искупаться. До чего всё‑таки красивые места — неудивительно, что земельные участки тут предпочитали покупать люди обеспеченные. И здесь нашего шофёра прорывает.
— Пока вас ждал, думал, крышей поеду!..
— Что случилось? — сразу подбирается Дэй.
— В том‑то и дело — ничего. Солнце, луг, водичка поблёскивает вдалеке. Как будто и не было ничего. Только людей нету. Будто время кончилось, и застрял ты навеки в этом лете. Хочешь — купайся, хочешь — гоняй по округе, пока бензин не кончится, — ему явно не хватает слов, но я понимаю. Мысленно делаю себе пометку — упомянуть нервозность водителя в отчёте. Будет лучше, если его пристроят ездить в Столицу или ещё куда, но только подальше от неисследованных территорий, — А у вас‑то как прошло?
— Как всегда, — пожимаю плечами я, — Самая обычная работа.
Дэй.
Гараж — наверное, самое спокойное место на всей Базе. Уютное, что ли. Знаю, некоторые шофёры дают машинам имена, разговаривают с ними, когда ремонтируют. Это не вещь, не транспорт, это друг. Так вот, гараж похож не на хранилище техники, а на зверинец. На равном расстоянии друг от друга дремлют огромные сытые хищники — грузовики. Защитного цвета шкуры, ощущение сдержанной силы. Просыпаясь, они довольно урчат, предчувствуя скорость и дорогу. Трудяги. Развозят по отдалённым посёлкам продукты, оружие, медикаменты, почту. Перевозят людей. Сколько ночей мы с Рин провели, прижимаясь к деревянным бортам…
С этой моделью машин у меня вообще связано много воспоминаний. Их когда‑то закупала не только армия, но и гражданские фирмы. Когда я голосовал у обочины, часто водители именно таких вот грузовиков тормозили и с высоты кабины интересовались:
— До города, что ли?
Иногда я задумываюсь: ведь далеко не все попавшие на Базу машины изначально были армейскими? Вдруг среди них есть те, что я ловил на трассе? Тогда мне кажется, что я чувствую на себе снисходительный добродушный взгляд. Мол, вот ты какой вырос, ребёнок улицы. Люди, может, при встрече и не узнают, а металл помнит.
— Это ненадолго, — говорю я, глядя на прислонившуюся к стене Рин, — Всего одно задание. Нас будет много, больше, чем собирается в обычный рейд. Тревожиться не о чем.
— Это‑то меня и беспокоит. С чего вдруг столько предосторожностей?
— Ты параноик.
Правда, сам я не лучше. Я боюсь потерять её. Боюсь проснуться однажды утром и понять, что события последних шести лет были бредом, галлюцинацией, наркотическим угаром. Иногда по ночам я вздрагиваю, будто кто‑то толкнул меня, и осторожно прижимаю к себе спящую Рин, чтобы удостовериться: вот она, рядом.
— Как мать говорила, сердце не на месте.
Окидываю взглядом ряд машин, киваю на одну.
— Ты на этой завтра поедешь?
— На ней.
Я кладу руку на дверцу кабины.
— Здравствуй, милая. Присмотришь за моей любимой? Проследи, чтоб в дороге она спала, а не беспокоилась обо мне.
Против воли Рин улыбается.
— Откуда ты знаешь, что это она, а не он?
— Так она из любого рейса чистенькая возвращается. Даже если просёлок по осени размоет. Разумеется, дама.
Рин.
По дороге в посёлок меня не оставляло смутное беспокойство. Я тряслась в кузове грузовика, прижимая к себе санитарную сумку с вакциной. По идее, это логично. Медик отправляется туда, где необходимо делать прививки, стрелок — на плановую зачистку. Обычная практика. Но… Мы никогда раньше не разделялись. Никогда.
Потом как‑то отошло на второй план. «Дети — наше будущее» — не пустые слова. В этом мире и в это время — не пустые. Это не просто чьё‑то там продолжение или семейное счастье. Это — залог существования человечества как вида. Для них можно и нужно выкраивать больше, чем для взрослых. Медицинская фабрика пашет с большим трудом, а вот вакцину выделили. И правильно. Но всё равно, слишком рано им приходится взрослеть. Нам перепало хоть немного беззаботной юности.
На обратном пути опять было не до страхов — умаялась и задремала. Благо водитель подхватил бригаду строителей с отдалённого объекта, и меня уже не мотало как горошину в банке от борта к борту.
А когда спрыгнула на землю на территории Базы, уже почти успокоилась. По времени должны скоро вернуться, значит, всё в порядке. Заставила себя принять душ и поесть в столовой. И ушла к КПП ждать. Наших парней, выгружающихся из заляпанного грязью грузовика, заметила сразу. Я невольно ускорила шаг. Обычно Дэя заметно издалека, не выделяться он просто не умеет… Почему я его не вижу?!
Стэн и Рэтнер осторожно выносят из машины нечто, завёрнутое в плащ — палатку. Оборачиваются на крик. На мой крик. Я бегу, спотыкаясь почти на каждом шагу. Бесконечно долго, пока меня не перехватывают ребята из охраны. Но я успеваю увидеть. Растерзанную камуфляжную куртку, залитые кровью спутанные волосы, неестественно вывернутую левую руку. Так много крови… Я не вижу его лица, конечно, и не должна видеть, он лежит на животе…