Стэн подхватил друга под плечи и под колени. Правая ладонь намокла — точно, кровь. Значит, спине тоже досталось. Ох, Дэй, тебе понадобится всё твоё везение. Кстати, не такой уж ты тяжёлый.
— Эй, примите бойца, — скомандовал он, — Только осторожно, кажется, рёбра сломаны.
И опустил Дэя на расстеленную плащ — палатку, за углы которой тут же взялись двое парней.
— Тварь дожгите, — устало закончил Стэн.
— Хреново, командир, — бросил Рэтнер, штатный медик группы, — В полевых условиях не вытащим парня.
— Это и так ясно. Каковы шансы донести его до места, где нас машина будет ждать?
Рэтнер пожал плечами.
— Если не растрясём, может, и получится.
Останки покалечившей Дэя твари упокоились где‑то внизу — грубое переплетение металлических конструкций. Плоть начисто сгорела.
«Вобью слова в глотку любому научнику, заикнувшемуся о том, чтобы притащить это на анализ», — решил Стэн.
Быстро темнело.
— Вызывай Базу, — распорядился Стэн, обращаясь к радисту, — Чтоб завтра с утра машина была в условленном месте. Скажи, что у нас раненый. Палатки придётся оставить здесь, потом вернёмся и заберём. А лишний груз сейчас — только помеха.
Я когда‑то безумное сердце
Положил, не спросясь, в твои руки…
Джем
Распятое на операционном столе тело, холодный белый свет. Телу не больно, оно уже устало истекать кровью. Маятником качается в руках богини — матери, властительницы человеческих судеб, ниточка с множеством узелков и петелек. Дрогнет рука врача — не случится чудо, из окровавленной плоти уйдут последние капли жизни, утекут водой в песок.
А потому — под нестерпимый белый свет и без того покалеченное тело, под скальпели и иглы.
Если чудо случится — получится сложить человека из осколков, создать заново. Не выйдет — суждено ему остаться всего лишь телом, одним из многих.
И будет совсем неважно, какие сны приходили к нему в зыбком безвременье наркоза.
Шесть лет назад.
Дэй.
…Год, когда мне исполнилось семнадцать, был, наверное, последним нормальным годом. Ещё сохранялась хотя бы видимость порядка, центральным регионам худо — бедно удавалось переварить потоки беженцев с окраин. А на окраинах творилось не пойми что. Выпуски новостей сообщали то о природных катаклизмах, то о случаях массового помешательства. Вроде бы я когда‑то читал о чём‑то подобном: когда под воздействием инфразвука матросы на судне сходили с ума и прыгали за борт. Но то в море, не на суше. Куда может деться население целого городка?
В тот год я работал на стройке в одном из центральных районов. Строили то ли больницу, то ли корпус для какого‑то училища. Несовершеннолетний с просроченными документами? Когда это кого‑то волновало? Конечно, работа была неофициальной, платили мне меньше, чем взрослому. Но так было всегда, сколько я себя помнил. Фирма берёт заказ, потом нанимает строителей, но при этом экономит на грубой рабочей силе. Мне приходилось жить и работать вместе с мужчинами, годившимися мне в отцы — и я был очень благодарен за то, что никто из них не пытался учить меня жизни.
Город мне нравился. Небольшой, зелёный. Архитектура прошлого века — впрочем, я не знаток. Просто красиво, и всё.
В тот год я встретил Рин…
Маслянистый отблеск фонаря на мокром чёрном асфальте. Прохлада стены ощущается сквозь старую кожаную куртку. Не люблю уличные драки, хотя почему‑то периодически в них ввязываюсь. Правило номер один: у шпаны нет никакого кодекса чести. Всякие «один на один», якобы «честные мужские схватки» — сказки для маленьких.
На этот раз любителей поживиться за чужой счёт было двое, и первый смылся сразу, как только понял, что жертва не так беззащитна, как показалось. Новичок, ха. Второго я каким‑то чудом ухитрился сбить с ног подсечкой и покинул переулок, пока он не успел подняться.
Правило номер два: в уличной драке побеждает не тот, кто лучше дерётся, а тот, кто быстрее бегает.
— Эй, ты там живой? — женский голос совсем рядом. Чьи‑то пальцы легонько касаются щеки. Поднимаю голову.
Неясный силуэт девушки в золотистом свете фонаря. Я различаю тонкий профиль и тяжёлый узел причёски. Фея электрического света.
— Живой, — пытаюсь улыбнуться, подозреваю, что выходит криво, — Просто не поладил с любителями обшаривать чужие карманы.
— Сильно досталось?
— Ну, раз я стою здесь, а не лежу с отбитыми почками в подворотне, можно сказать, что вышел победителем, — хотя гордиться тут нечем, просто повезло.
Она смотрит на свои пальцы.
— У тебя кровь.
И правда. По щеке течёт горячее. Есть такой приёмчик — зажимать между пальцами лезвие, когда бьёшь. Видимо, пока был на адреналине, не заметил, что зацепили.
— Надо продезинфицировать. Я живу рядом.
— Слушай, это царапина. Ничего страшного.
— Да, но мало ли что туда могло попасть. Идём.
А ведь верно, вряд ли эти лезвия в медицинском спирте промывают. И, опять же, девушка.
Я отклеиваю своё тело от стены и иду за ней. Спасительница пытается подставить мне плечо, но я пресекаю эти попытки. Не раненый, в самом деле. Наглею и беру за руку — ладонь узкая и тёплая.
Мы сворачиваем во дворы, лавируя между лужами. Поднимаемся на крыльцо одного из подъездов шестиэтажки, девушка колдует над замком. Хм, а подъезд чистый. И даже свет горит на всех этажах, хоть и вполнакала. Воспользоваться, что ли, случаем и получше рассмотреть спутницу? Повернулся к ней и остолбенел. Сначала даже не понял, почему. Ну да, красивая девчонка, брюнетка, с хорошей фигурой. Похоже, моя ровесница. Глаза вот только очень знакомые, светло — карие, почти золотистые. И скулы высокие. Где, интересно, видеть мог…
Где — где. В зеркале видишь периодически. Судя по выражению лица, она тоже заметила сходство. Смотрим друг на друга и молчим. Наконец, заговорила.
— Ладно, идём. Нам на четвёртый.
Поднялись. Опять с замком возится.
— Пап, мам, я не одна, — это в комнату, где настольная лампа горит и телевизор мурлычет. Опять новости.
— Рин, кто с тобой? — мужской голос. Рин, значит.
— Потом объясню, — и меня в сторону подталкивает, проходи, мол.
Видимо, её комната. Письменный стол с тетрадками, книжный шкаф — я столько книг вместе только в школьной библиотеке видел. На кровати какие‑то старые куклы и мишки. И — домом пахнет. Чем именно, в толк не возьму, но твёрдо убеждён, что так должно пахнуть там, где ждут и где всегда рады.
— Садись, — на стул мне кивает.
Рин. Хорошее имя. Звенящее.
— Посмотри на меня, — запахло перекисью, щёку защипало. Поворачиваю голову и легонько целую её в ладонь. Всего лишь благодарность. Вздрогнула. Но ничего не сказала и руку не отняла.
— Рин, кто это? — на пороге возник высокий мужчина лет пятидесяти. Худощавый блондин, в очках. Отец? Совершенно не похож.
Я отвернулся от света и голову опустил. Длинные, ниже плеч, волосы скрыли лицо. Не хотелось бы стать причиной семейных разборок на тему гипотетической измены семнадцатилетней давности.
— На него напали на улице. Вроде ничего серьёзного, но лучше подстраховаться.
— И ты считаешь нормальным тащить домой кого попало?
— Ты же учил меня, что людям надо помогать.
Лихо она отца отбрила.
— Не волнуйтесь, я сейчас уйду, — а сам старательно от лампы отворачиваюсь, — Я не бродяга, я рабочий на стройке.
— Ну ладно, — вышел.
— Ну, вот и всё. Герой.
Неловкая пауза. Мы оба понимаем, что мне надо встать и уйти. И, кажется, оба этого не хотим.
— Меня зовут Дэй.
— Рин.
— Да, я уже слышал.
Если бы сейчас не нужно было уходить, я бы усадил её к себе на колени. И рассказывал бы. О разном. О том, как в детстве нашёл медузу и всё думал, как бы отнести её обратно в воду, потому что на берегу она вдруг показалась жалкой и нестрашной. Как уходил из дома. Как однажды наткнулся в лесу на заброшенную шахту, и как мне сначала было интересно там полазить, а потом возникло ощущение чужого взгляда в спину, и сделал я оттуда ноги от греха подальше. И уж если совсем размечтаться — вытащить бы из её причёски все шпильки и гребни, чтобы чёрные волосы рассыпались по плечам, и осторожно целовать обветренные губы…