— Да ты у нас недотрога. Подружка‑то твоя? Поделишься?
Дэй приобнял типа за плечи, со стороны это выглядело так, будто он встретил старого приятеля. В свободной руке сверкнул нож, упираясь парню в бок.
— Вали, — одними губами сказал Дэй, — Вали отсюда.
Парень кивнул, отступая назад. Дэй подождал, пока тот не повернулся к нам спиной и не пошёл прочь, убыстряя шаг, и только после этого спрятал нож.
— Ну ты даёшь, — удивилась я, — Тут же патруль на углу.
— Именно поэтому я и решил, что выпутываться надо быстрее. Сгребли бы всех троих, до выяснения. А второй раз за несколько дней попасть в участок — это уже признак неудачника.
— Думаешь, забрали бы? — усомнилась я, — Мы же ничего не сделали.
— А он скажет — ничего не знаю, шёл мимо, попросил закурить, а они драться. Если у него нормальные документы и нет приводов в полицию, это дополнительный плюс его словам против моих. А сегодня ещё и выходной, так что проторчать в участке мы совершенно спокойно могли хоть до завтрашнего утра. Полицейские тоже люди, им домой пораньше хочется. Кстати, с каждым надо разговаривать на его языке. Доходит быстрее.
— Языком шпаны ты владеешь неплохо.
— А я и есть шпана. Во всяком случае, в глазах окружающих. Им так проще.
— А как проще тебе?
— Как проще — неинтересно.
— Что ты чувствуешь? — я кивнула на пожелтевшую тетрадь. Завтра или послезавтра подброшу её обратно, — Получается, что ничего не получается. В год, когда ты был зачат, мои родители жили в закрытом городе. Где всё по пропускам, в том числе выезд из города, а учёных чуть ли не до туалета под охраной водили. Боялись покушений, похищений. А это журнал наблюдений. Дата моего рождения. И отказников на тот период не было. В городе нет приюта, так что ребёнка на усыновление пришлось бы везти откуда‑то. А это сложно и бессмысленно, проще признать смерть родного отпрыска, чем платить за подделку документов. Такое только в сериалах и прокатывает.
Объяснить, что чувствую я сама, вряд ли получилось бы. Что‑то похожее ощущаешь, самостоятельно доказав сложную теорему. Или переспорив преподавателя. По всем приметам ты не можешь убедить других в своей правоте — но карты ложатся удачно.
Как будто я с самого начала знала, что Дэй мне не брат, и мне просто нужны были доказательства.
— На воссоединение семьи не тянет, да, — Дэй пролистнул журнал и отложил, — Знаешь, что я чувствую? Освобождение. Я очень рад, что мне не придётся вписываться в твою семью. Сложно после стольких лет свободы принять то, что у тебя есть отец, и у него свои взгляды на твой образ жизни.
— Тебе было бы необязательно. Ты же ветер. Ушёл бы, и никто не узнал.
— Свою сестру я бы не бросил.
— Ясно, — интересно, на что я рассчитывала? Волки дерутся только за членов стаи, — Хорошо, что всё так закончилось, правда? — я встала из‑за стола.
— Рин! Рин, что ты… Вот я идиот! Рин, — он рванулся мне наперерез, поймал за запястье, — Ну не умею я красивые фразы строить. Прости. Ты моя. Не по крови, так по духу, по судьбе, по воле богов, сколько бы их ни было. Я тебя никогда не брошу и никому не отдам. Кем скажешь, тем и буду. Братом, другом…
Я сама его поцеловала, первая. Под пальцами оказалась «молния» его ветровки. Я потянула застёжку вниз. Дэй стянул её и отбросил куда‑то в кресло. Я коснулась губами обнажившейся груди, скользнула по ямке между ключицами. Дэй выгнулся и негромко застонал.
— Ты действительно этого хочешь?
— Да.
Как мы добирались до кровати, я уже не помню.
Первой фразой Дэя было:
— Да, братской любви не вышло.
Я расхохоталась, выбирая шпильки из полураспущенной косы. По телу разливалось блаженство пополам с усталостью.
— Кажется, нам обоим нужен душ.
— И расчёска.
— Не помешает, — согласился Дэй, отводя от лица спутанные пряди. Сейчас он совсем не похож на шпану, которую так любит из себя строить. Словно вместе с одеждой оказались отброшены уличные словечки и привычки. Это даже не красота, это что‑то другое, для чего сложно найти слова, потому что ничего похожего не существует. Не существовало.
Сравнить нас можно только друг с другом.
К этому придётся привыкнуть.
И началась другая жизнь, тайная, запретная, стыдная, но от того не менее сладкая. Случалось, что целые недели мы проводили вдали друг от друга, но зато выходные принадлежали нам. Родителям я сказала, что беру на себя уборку той квартиры, за которой нас просили приглядывать, а заодно — что буду там иногда готовиться к занятиям. И то, и другое было правдой. Но не всей. Потихоньку я прибрала к рукам второй ключ — чтобы отцу или матери не пришло в голову нагрянуть в самый неподходящий момент. Неспокойную совесть я заглушала тем, что тётя Лика, отдавая ключи, сказала мне с улыбкой:
— Можешь с подружками девичники устраивать.
Знала бы она, что это будут за девичники…
Простыни, которыми мы застилали диван, я принесла из дома. Чайные кружки Дэй купил на распродаже. Чужая квартира становилась временным домом вроде гостиничного номера. Здравый смысл подсказывал, что долго так продолжаться не может. Что однажды Дэй закончит работу, а тётя Лика с мужем вернутся домой.
Я понимала, почему оттягиваю знакомство Дэя с родителями. Если отец будет настроен против, нам придётся уходить. Вопрос в том — куда?
— Работу‑то я найду, — говорит Дэй, проводя пальцами по корешкам книг в шкафу. Снимает с полки «Сны на краю вечности», осторожно перелистывает страницы. Интересно, он случайно выбрал «роман о молодом человеке, ищущем свой путь», как говорила моя учительница литературы? — Простую, не слишком легальную. Для чего‑то большего нужно образование. А для образования нужны выпускные экзамены. Вся проблема в этом. Придётся идти в паспортный стол и приводить в порядок документы. Поднимать сведения об успеваемости в моей старой школе. В принципе, если пойти в вечернюю школу для рабочих — года за два наверстаю. Сдам выпускные и сразу вступительные. Сможешь меня подготовить?
— Думаю, да. Не так уж давно я школу закончила. Вот только у меня медицинский класс. Но есть подруги, которые по обычной программе учились или по гуманитарной, они не откажут…
Ему страшно, неожиданно понимаю я. Страшно так резко менять свою жизнь. Страшно выходить в новый мир, где действуют совсем другие правила, ничуть не похожие на законы улицы. Страшно потерять свободу, которую даёт дорога. И меньше всего ему хочется пополнять ряды «приличных людей». Я невольно улыбаюсь и протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы, и без того растрепанные.
— Дэй. В моём мире можно жить, не превращаясь в скучное существо в офисном костюме, озабоченное мнением соседей. Правда.
Девочки любят плохих мальчиков? Может, и так.
Мне нравится, как слетают хлёсткие уличные словечки с его идеально очерченных губ. Нравится вызывающий прищур золотистых глаз. Нравится, с каким шиком он носит потрёпанную куртку и потёртые джинсы. Нравится идти с ним под руку по людной улице и ловить возмущённые взгляды прохожих. Но дело не в уличной экзотике — за ней угадывается что‑то древнее, ясное, как сталь клинка.
— Да я не сомневался — ты ведь откуда‑то взялась, — Дэй закрыл книгу, но не поставил её к другим, а просто положил на полку, — У тебя не осталось учебников? Буду восполнять пробелы, — логика у него чисто уличная. Решил — сделал, чего в долгий ящик откладывать.
— Куда поступать будешь?
Решительно встряхивает головой, и я почти вижу, как за его спиной разворачиваются знамёна, и закованные в доспехи воины обнажают оружие. Для него этот выбор — бой, как и любая отчаянная драка в тёмной подворотне, где стены неизбежно поглотят любой крик.
— Не решил ещё. Может, в авиастроительный. В детстве бредил крылатыми драконами. А если не получится… Если не получится, всегда есть ещё один выход. Армия.
— По — моему, он тебя не радует.
Представить Дэя в форме, послушно выполняющим приказы не получается. Не хватает фантазии.
— Всё равно придётся, когда девятнадцать исполнится. Ну, или выбирать университет с военной кафедрой. Если потом остаться на контракт и завербоваться на Острова — точно голодать не будем. Вербовочные пункты все плакатами увешаны: вперёд, ты нужен стране. Хочешь быть женой офицера?