— А кто не заплатил?
— Думаю, тот, кто не хочет платить, музыку и не услышит. Даже если она будет играть прямо над ухом. Ходили же люди мимо гитариста, не обращая внимания, пока он был жив.
Холодный город под дождём и плачущая в подворотне гитара. Есть в этом что‑то завораживающее. Я тоже люблю красивые и страшные сказки. А, может, Дэй просто умеет их рассказывать…
Дэй.
До Ржавчины в Столице я не был ни разу — сказалась моя нелюбовь к мегаполисам. Говорят, нынешний город — лишь тень былой красоты. Не знаю. Мне не с чем сравнивать, разве что с пожелтевшими открытками. Рин как‑то сказала, что Столица напоминает ей сломанное украшение из бабушкиной шкатулки.
— Находишь его на самом дне, понимаешь, что оправа искорёжена, половины камней недостаёт, серебрение облезло, а цепочки запутались. И всё равно красиво.
Мне бы такое сравнение и в голову не пришло за неимением бабушкиной шкатулки, но, пожалуй, лучше и не скажешь. Ажурные пешеходные мосты, перекинутые над перекрёстками улиц — та самая искорёженная оправа. Остовы так и не восстановленных зданий — следы выпавших камней. Выгоревшая краска стен — облезлое серебрение. Драгоценность, брошенная на развилке дорог.
Когда мы добрались до склада, оказалось, что придётся подождать часа три, пока груз по нашему заказу соберут и упакуют.
— К профессору? — сощурилась Рин, — Мне очень хочется узнать, кто ему сказал, что поступающим в университет нужно всё объяснять в таких зубодробительных выражениях.
— Думаю, это было первой проверкой, — предположил я, — На терпение.
Шофёр согласился подбросить нас до здания института. Если бы отказался, я бы открутил ему что‑нибудь жизненно важное: прыгать с тяжеленным ящиком по улице не хотелось совершенно.
А вот дальше началось шоу.
Когда мы добрались по данному полковником адресу (это был главный корпус), высокие двери оказались заперты. Мы обошли здание вокруг, обнаружили чёрный ход, но седенькая вахтёрша пояснила нам, что профессор Гаэнар здесь появляется только иногда, а искать его нужно в другом корпусе совсем по другому адресу.
Мы долго петляли по каким‑то совсем уж узеньким улочкам, пока не обнаружили голубой двухэтажный домик в старинном стиле. На фасаде белели многочисленные сколы отвалившейся штукатурки. Здесь было пооживлённее. Я поймал за рукав тоненькую девушку в потёртом чёрном костюме.
— Простите, мы ищем профессора Гаэнара. Где его кабинет?
— Левый коридор, сто шестой. Только его нет.
— Как, опять? — вырвалось у Рин.
— Девушка, — убедительно попросил я, — Найдите нам, пожалуйста, профессора Гаэнара. Он должен получить груз. Там материал для исследования, — я кивнул в сторону ящика, который мы с шофером втащили в холл.
Девушка кивнула и исчезла где‑то в переплетении институтских коридоров. Я огляделся в поисках стульев или хотя бы удобного подоконника. Ага, как же. Тогда мы с Рин уселись прямо на ящик, прислонившись к стене. Странно, у меня с утра такое чувство, будто чего‑то не хватает. Только сейчас понял — чего. Автомата. В Столице их запрещено носить всем, кроме гарнизона. Вроде бы и задание выполняем, а с собой только пистолеты, будто у себя в городе по улице идёшь. Вот и привык к оружию, как к части тела. Несколько лет назад, кстати, обзавёлся вторым пистолетом. Шикарная трофейная машинка с минувшей войны. Подобрал на одном задании в куче досок, некогда бывших чьим‑то письменным столом, игнорируя все приметы и возможную судьбу предыдущего владельца. Забавно. В семнадцать я считал себя в принципе неспособным выполнять чьи‑то приказы и носить форму. Я перевёл взгляд на Рин и улыбнулся. А в шестнадцать не мог представить, что буду просыпаться рядом с одной и той же девушкой, при этом ощущая себя счастливым.
— Чему улыбаешься?
— Да так. Понял, что счастье — штука на редкость простая. И достижимая.
— Ценное наблюдение, — она склонила голову мне на плечо, — Я не шучу, правда, ценное. Вот только, чтоб до некоторых это дошло, пришлось мирозданию пошатнуться.
— Ничего, выправим.
— Молодые люди, вы ко мне? — из коридора вынырнул седенький невысокий человечек в белом халате. Чем‑то таким старым, полузабытым повеяло от этой фразы. Как будто мы с Рин пришли пересдавать экзамен. Это при том, что я в университете вообще не учился.
— К вам, если вы профессор Гаэнар, — я неторопливо поднялся, — Только найдите какого‑нибудь лаборанта, чтоб помог ящик дотащить.
На заданиях не получается жалеть друг друга, любое послабление напарнику может оказаться гибельным. Дал поспать подольше — не выспался сам, а потом в решающий момент подвёл измотанный организм, и нажал ты курок на полсекунды раньше или позже. Но чтоб я позволил Рин тащить груз вместе со мной, когда рядом имеются молодые здоровые парни…
Лаборант нашёлся быстро, видимо, профессор Гаэнар обладал определённым весом в этом научном бедламе. Пришлось спускаться в полуподвал, где обнаружился небольшой кабинет и холодильник вроде тех, что раньше стояли в моргах. Сейчас‑то умерших чаще сжигают. Раньше всё боялись какой‑то заразы, да и места для кладбищ не было, а теперь, кажется, это стало традицией. Не самый плохой вариант погребения.
— Помочь вам ящик вскрыть? — спросила Рин. А что, время у нас ещё есть, а профессор крепким не выглядит…
— Буду вам очень благодарен, леди…
— Ринара Сайлас, — Рин редко представляется полным именем, но, кажется, институтская атмосфера подействовала и на неё.
— Дэй Райнен, — надеюсь, мужику хватит такта избавить нас от вечного удивления окружающих: «Ох, я думал, вы родственники!». Такта хватило. Мы содрали с ящика крышку, пакеты со льдом отправились в мусорку, и на свет белый был извлечён труп волка. Морду буквально вспороло очередью, о сохранности глаз можно было даже не заикаться, да и череп достанется здешним исследователям не в идеальном состоянии. Этого зверя убивали долго. Рин, изучавшая биологию, когда‑то объясняла мне, что таких тварей в природе в принципе существовать не может. Что они раза в два — три крупнее обычных волков. Что для дикого зверя нехарактерно нападать на человека, если этот зверь не голоден и его потомству ничего не угрожает. Что не бывает мутаций в первом поколении, да и во втором не такие заметные. Что… Но все эти выкладки опровергала лежащая перед нами мёртвая зверюга, начисто лишённая той дикой красоты, которую я видел в кино. Созданная из мяса и костей машина для убийства.
— Это его ещё удачно уложили, — объяснил я, — Повезло, что он был один, обычно стаями бегают.
— То, что волк вышел из леса, да ещё так близко к одной из баз, тревожный признак. Думаю, потому полковник и обратился к вам, — Рин теребит кончик перекинутой на грудь косы. Профессор хмурится, его благодушие как ветром сдуло.
— Значит, результаты исследования нужны как можно скорее, я правильно понимаю? Хоть одну живую особь бы для анализов. Нет, я не дурак, чтобы думать, что их можно легко и без жертв поймать. Но в таких случаях положено отмечать миграции, ареалы обитания и ещё много факторов. Нужны полевые исследования.
— С этим будут проблемы. С исследованиями на «диких» территориях. Там есть вещи опаснее волков. И куда менее подчинённые логике.
— Молодой человек, так вы чистильщик?
— Мы оба, — отзывается Рин, демонстрируя выцветшую чёрную повязку на рукаве — единственный положенный нам знак отличия, — Почему это вас так удивляет?
— Если честно, я представлял вас несколько иначе. Кем‑то вроде элитного спецподразделения.
Ага, если бы.
— Внешность обманчива, — Рин пересекает маленький кабинет и берёт со стола раскрытый на чистой странице блокнот, — Что именно о волках вас интересует? Тут два живых свидетеля…
Рин.
— Вам никогда не приходило в голову, что вы особые люди? — спрашивает профессор, отставив в сторону чашку.
Стихийный сбор информации перешёл с столь же стихийное чаепитие.
— Чем именно особые? — Дэй безмятежно щурится на солнце за полуподвальным окном. При нашей работе начинаешь ценить каждую минуту покоя.
— Вы приходите в новый район, а творится там не пойми что…