— Вообще‑то да. Спасибо, если дождь сверху вниз идёт, — я честно пытаюсь понять, куда он клонит. О том, как приходится работать на неисследованных территориях, мало кто знает, кроме самих чистильщиков. Знают военные, читающие наши отчёты. Всем прочим в отсутствие газет и телевидения приходится довольствоваться слухами. Этот способ передачи информации пережил конец света и, кажется, переживёт века.
— Вот. А вы приходите, исследуете, наносите на карту…
— Стреляем, — добавляет Дэй, не меняя интонации.
— Стреляете. После вас приходят те, кто восстанавливает дороги и коммуникации, помогает выжившим, если они есть. Район заселяется. И странности уходят. Вы же мир заново творите! Меняете так, что он становится нормальным и привычным. А захотели бы — могли солнце зелёным сделать или доисторических животных развести.
Хм. Подозреваю, у любой изменчивости есть свои пределы. Но у профессора горят глаза, он готов с жаром отстаивать новую гипотезу. И мне вдруг становится жалко лишать пожилого уже человека им самим созданной сказки.
— Нет уж, спасибо, — Дэя перспектива явно не впечатлила, — Мы лучше сделаем мир безопасным. Для всех. Ну, кроме идиотов, сующих пальцы в розетку или не ставящих оружие на предохранитель.
— Эмоционально. Скажите, Дэй, сколько вам лет?
— Двадцать три года.
У нас разница в возрасте — всего несколько месяцев. Мало кто верит, а тот, кто верит, обычно жалеет, что мы родились не в один день. Просто так, для полноты сходства.
— Я думал, меньше. Чем опаснее эпоха, тем раньше взрослеют люди. Напомнило мне это одну старую историю… Слышали когда‑нибудь легенду об ахан?
— О ком? — переспросил Дэй, на секунду опередив меня. Какие‑то магические существа, если ничего не путаю.
— Ахан. Детях, рождённых смертными женщинами от существ из Иного мира.
Точно! Мифологическая энциклопедия — большая, в плотном чёрном переплёте, с верхней полки родительского книжного шкафа. Кажется, к этой статье ещё прилагалась картинка с черноволосым всадником в алых доспехах. Цвета запёкшейся крови.
— Что‑то такое было, — вспоминаю я, — Про Тайрина Чёрного Стрелка говорили, что он из рода ахан, но за точность цитаты не ручаюсь и ссылку на академическое издание старинных баллад не дам.
— И кому же отцы ходили бить морды за позор дочерей? — заинтересовался Дэй, — Что? Я просто сочувствую бедным демонам.
— Обычно — соседскому парню, — профессор остался невозмутим, — Ахан не всегда рождались в первом поколении. Иногда проходило много лет, а потом вдруг в обычной семье в законном браке появлялся ребёнок, не похожий ни на мать, ни на отца. Кровь жителей волшебного мира может спать очень долго…
— И что с ними делали? — когда‑то я много читала об обычаях Тёмных веков, и они не отличались гуманностью. Четвертование, колесование… А уж если сделать скидку на неизбежную романтизацию эпохи авторами подростковых приключенческих книжек, в сухом остатке получается на редкость мало приятного.
— Иногда убивали. Иногда они становились деревенскими знахарями или колдунами. Второе даже чаще, потому что крестьяне предпочитали не портить отношения с магической роднёй. Ну и вечный деревенский прагматизм: пусть уж хоть на что‑то сгодятся. «Дети ночи и тумана, пьющие лунный свет», — процитировал профессор, — Правда, красиво? Так вот, в некоторых регионах верили, что ахан рождаются перед серьёзными потрясениями. Войнами, эпидемиями. Что их появление как‑то уравновешивает надвигающуюся беду. Это ещё одна причина, почему их редко убивали, хотя желающих иметь с ними дело было немного.
Интересно, а какой‑нибудь заковыристый способ убить на всякий случай придумали? Наверняка был. Причём именно такой, чтобы ни убийцу, ни всю деревню не зацепило посмертным проклятием. Брр, что‑то я не хочу об этом думать.
— И вы хотите сказать, что чистильщики — кто‑то вроде ахан? — я качаю головой, — Не сходится. Во — первых, далеко не все из нас встретили катастрофу юными. Так что пункт «рождённые незадолго до страшных событий» не проходит. А в изменении мира, пожалуй, есть доля истины. Но, думаю, волшебной крови для этого было бы маловато. Нужно, скорее, понимание того, что вещи иногда не такие, какими кажутся. И желание что‑то исправить.
Когда мы выходим от профессора, у нас ещё остаётся время до получения груза.
— Может, поедим нормально? — предлагает Дэй, — Чай — это, конечно, хорошо, но хотелось бы чего‑то посущественнее.
— Ну, пошли, — перед уходом я пообещала Гаэнару, что буду отсылать ему любую информацию, связанную с волками, и теперь прикидываю, с кем из наших будет лучше поговорить. Здравствуйте, подзабытые со школы дневники наблюдений, сравнительные таблицы и прочий аналитический материал.
Дэй лезет в карман за карточками на питание.
Столовую мы находим ближе к центру, в помещении бывшего бара. Вывеска с наполовину разбитыми, наполовину сгоревшими лампами всё ещё украшает фасад здания. Дэй вдруг оглядывается через плечо.
— Подожди меня внутри. Я сейчас.
Дэй.
Говорят, когда‑то в этом парке в центре Столицы назначали свидания влюблённые. Большой стенд в центре тоже был поставлен для них. Раньше там оставляли открытки с признаниями и договаривались о встрече. Теперь — писали записки для потерянных друзей, родных, сослуживцев. Когда не помогали хаотично вывезенные архивы, люди шли сюда, храня хрупкую надежду, что близкий человек жив, что однажды его занесёт в Столицу.
Я вытащил из нагрудного кармана лист с фамилиями («Едешь? Посмотри, не искал ли кто меня, у тебя рука счастливая»), и прошёлся вдоль стенда, вчитываясь в записки.
Странички блокнотов разных форматов, оборотные стороны старых документов, листы ученических тетрадей…
Взгляд зацепился за знакомую фамилию. Один из наших бойцов. Перечитал — ошибки нет. А почерк‑то женский… Я открепил бумажку и спрятал в карман. Главное, чтоб мужик с ума от счастья не сошёл. Этот клочок по нынешним временам — дороже золота. Всего записок для народа с нашей Базы оказалось три. Теперь всю дорогу буду судорожно хвататься за карман — не дай боги потерять. Три записки — это даже не щедрый улов. Это сокровище.
Я задумался. Оторвал нижний край листа со списком, вытащил обломок карандаша.
«Ищу капитана Эстерфа Райнена, кавалера Ордена Светлого Пламени…»
Что ещё написать? Друг? Нахальство. Сын? Просто сволочизм. Жена ушла от Эстерфа Райнена, забрав ребёнка — во всяком случае, так говорили в части. Не стоит давать человеку фальшивую надежду.
Подписаться старым именем? В детстве я шипел, как рассерженный кот, стоило кому‑то кроме родителей и учителей так меня назвать, так что не факт, что его кто‑то запомнил. Кем я прихожусь человеку, который учил меня стрелять и драться, и чью фамилию я присвоил?
Ладно. Хватит ежей против шерсти гладить.
«Ищу капитана Эстерфа Райнена. Дэй»
И номер базы — нынешняя замена почтового адреса.
Вспомнит — так вспомнит.
Рин.
— Оу. А что такая девушка делает здесь одна? — чужая ладонь нахально ложится мне на плечо.
— Определённо ждёт не вас, — я стряхиваю её и оборачиваюсь. Мужчина не пьян — алкоголь выдают по карточкам, и запьянеть от такой дозы нереально, так что это обычная распущенность. Дома бы такого просто не произошло: там слово «нет» понимают куда лучше. Может, дело в том, что в непосредственной близости от неисследованных территорий многие женщины и девушки привыкли работать и сражаться наравне с мужчинами — и от хрупкой вроде бы девчонки можно получить по физиономии. Может, там у людей в голове прочнее засели законы первых лет Ржавчины, обещающие за насилие, разбой и убийство одно наказание — расстрел на месте.
— Да ну? — приставучий тип сделал попытку меня обнять, я отстранилась.
— Не надо этого делать.
— Красавица, ну что ж ты такая злая?
Столовая почти пуста, только у входа сидит пожилая женщина в потёртом деловом костюме, допивает чай и просматривает какие‑то документы. Даже парень за стойкой ушёл куда‑то в сторону служебных помещений. Идиотская ситуация. Девица с пистолетом не может урезонить приставшего нахала. Будь на моей камуфляжке хоть какие‑то знаки различия — навязчивого кавалера как ветром бы сдуло. Но выгоревшую чёрную повязку на рукаве замечают не все. А форма… Мало ли кто её носит? Да и личное оружие многим разрешено. Не стрелять же, в самом деле. Пощёчину отвесить? Или припугнуть?