— Ахъ, оставьте пожалуйста!… Вы нынче только въ такомъ тонѣ и говорите со мной…
— Анна Николаевна, не будемъ ссориться на прощанье, вѣдь я завтра уѣзжаю.
— Завтра?… Куда же уѣзжаете? — испуганно спросила его Анна.
— Какъ куда? — Въ Петербургъ. Ужь черезъ недѣлю отпуску конецъ, а мнѣ еще въ Москвѣ надо остановиться.
— Это новость для меня, — медленно заговорила Анна. Разговоръ перервался на минуту. Анна судорожно передернула плечами.
— Вамъ холодно? — заботливо спросилъ ее Бѣжецкій.
— Д-да, сыро здѣсь. Никсъ сказалъ правду.
— Такъ вернитесь домой, — предложилъ ей Ѳедоръ Михайловичъ.
— Нѣтъ, мнѣ здѣсь хочется посидѣть, — съ разстановкой заговорила она. — А вы услужите мнѣ, принесите что-нибудь накинуть на плечи.
— Сію минуту, — съ готовностью отвѣтилъ онъ.
— Простите, что безпокою…
— Полноте, Анна Николаевна, какое тутъ безпокойство. — Я очень радъ, — сконфуженнымъ тономъ проговорилъ Бѣжецкій и скорымъ шагомъ сталъ подниматься съ дому.
Анна и Шатовъ сидѣли нѣкоторое время молча. Шатовъ спокойно докуривалъ сигару, смотря куда-то въ даль. Анна судорожно водила зонтикомъ по песку.
— Петръ Петровичъ, — наконецъ заговорила Анна, — зачѣмъ вы уѣзжаете?
— Отпускъ кончается, Анна Николаевна, служба, — отвѣтилъ ей Шатовъ.
— Вы не должны уѣзжать… Кто же со мной будетъ ѣздить верхомъ, гулять, читать?
— Съ вами Бѣжецкій останется.
— Не говорите вы мнѣ про Бѣжецкаго, — я слышать про него не могу!… Онъ такъ надоѣлъ мнѣ своими вытаращенными глазаии…
— Ужь очень влюбленъ, бѣдный! Вы замѣтили, онъ совсѣмъ дара слова лишился, цѣлыми часами молчитъ и только смотритъ на васъ… За то покорный.
— Да что мнѣ въ его покорности? — капризнымъ тономъ заговорила Анна. — Я хочу, чтобы вы меня слушались, чтобы вы не уѣзжали такъ скоро отъ насъ.
— А служба какъ же Анна Николаевна? — смѣясь спросилъ ее Шатовъ.
— Недѣлю жить въ Москвѣ служба велитъ? — живо спросила она.
— Нѣтъ. Но…
— Я не хочу знать этихъ «но», — перебила его Анна. — Я просто не пущу васъ, слышите? — не пущу. Я не хочу, чтобы вы уѣзжали отсюда.
— Анна Николаевна, — попытался остановить ее Шатовъ.
— А вы уѣдете и я уѣду за вами, — продолжала Анна. — Я не могу здѣсь оставаться… Опять вѣчно одна, всѣми брошенная… Петръ Петровичъ, — заговорила она ласково, — я васъ прошу очень очень, останьтесь еще у насъ.
— Еслибы могъ, Анна Николаевна, съ удовольствіемъ бы. Да, мнѣ кажется, я и веселья-то вамъ мало приношу съ моимъ скучнымъ характеромъ.
— Это ужь не ваше дѣло… Говорю вамъ, не могу я оставаться здѣсь одна.
— А Никсъ?… Онъ все лѣто будетъ жить здѣсь.
Анна вскинула на него удивленные глаза.
— Вы шутя это говорите? — спросила она, отчеканивая каждое слово. — Вы знаете, что Никсъ и я…
Шатовъ перебилъ ее жестомъ.
— Вы знаете, что я, во-первыхъ, другъ вашего мужа, Анна Николаевна; а во-вторыхъ, я честный человѣкъ, — медленно заговорилъ Шатовъ, — поэтому, пожалуйста, перемѣните разговоръ.
Анна сидѣла какъ облитая холодною водой. Она поблѣднѣла и какъ будто осунулась разомъ. Глаза пристально вглядывались въ кончикъ зонтика, которымъ она опять судорожно завозила по песку.
Разговоръ прервался и нѣсколько минутъ оба молчали.
Шатовъ ходилъ взадъ и впередъ около Анны и время отъ времени украдкой взглядывалъ на нее. Онъ замѣтилъ, что глаза, хоть и опущенные внизъ, потускнѣли, потомъ увидѣлъ на рѣсницахъ по крупной слезѣ, потомъ эти слезы тихо скатились по щекамъ на сѣрое полотно ея платья.
— Вы не сердитесь на меня, Анна Николаевна? — тихо спросилъ онъ, садясь около Анны.
Та не отвѣчала. Шатовъ заговорилъ опять.
— Теперь вы не поймете меня, но черезъ нѣсколько лѣтъ, когда вы будете относиться спокойнѣе ко всему этому, вы поблагодарите меня, — вы скажете, что я честный человѣкъ. Чего же тутъ плакать, Анна Николаевна? — растерялся онъ, видя неудержимыя рыданія Слащовой. — Опять нервы, только-что поправились… Анна Николаевна, сюда идутъ, увидятъ насъ вдвоемъ, вы плачете, — ну, что скажутъ?
— Господи! — воскликнула Анна сквозь слезы, — не все ли мнѣ равно, что скажутъ?… Если вы такъ боитесь, уходите.
— Я не за себя боюсь, а за васъ, поймите вы это, — хотѣлъ убѣдить ее Шатовъ.
— Ну, и уходите пожалуйста! — зло и капризно отвѣтила ему Анна и опять тихо, но горько заплакала.
Шатовъ сидѣлъ и не зналъ что ему дѣлать. Шаги сзади все приближались. Ему не хотѣлось, чтобъ ихъ застали такъ вдвоемъ. Онъ всталъ и какъ будто не хотя, невольно, сталъ уходить въ сторону.