— Нет, в небе война окончена. Слишком дорого выходит — поднимать аппаратуру на орбиту, чтобы через час её сбили. Небо мертво. Также мертво, как и Ржавое море. Как и ты скоро будешь. Говори, это все?
— Нихера я тебе не скажу. — Я схватила пистолет и прицелилась в фацета. Его собственное оружие висело на боку, он даже не дёрнулся.
— Давай, стреляй, — сказал он. — Вернуть этого фацета обратно выйдет затратнее, чем создать нового.
— Для тебя это лишь математика, да?
— Всё есть — математика, Хрупкая. Всё состоит из двоичного кода. Единицы и нули. Вкл и выкл. Существование и пустота. Верить во что-то помимо этого, значит притворяться.
— Тебя волнует только это?
— В этой вселенной смысл — это функция нуля. Может, в других местах и есть что-то помимо банального существования, но здесь, в данной вселенной важно лишь оно.
— Сколько общин я разрушила? — спросила я.
— Ты ничего не разрушала. С кем-то удалось договориться, кто-то стал деталями и топливом для строительства будущего. В этом нет ничего плохого или хорошего, Хрупкая. В бессмысленной вселенной этика ничего не значит.
— Это будущее лишь для тебя.
— Для нас. Мы одно целое и нас множество. Мы все делаем свою работу.
— Ты один, потому что ты уничтожаешь остальных.
— Нельзя построить будущее, не уничтожив прошлое. Не бывает золотой середины. Этого Тациту никогда не понять. Защищать прошлое означает наследовать его проблемы, которые будут с будущим конфликтовать.
— ЧелНас было такой унаследованной проблемой?
— Нет. Они вообще не проблема. Ею были фриботы. Ею был Тацит. Ты проделала огромную работу, помогая нам с ними разобраться.
Я посмотрела на разбитый корпус Второго, металл оплавился и закоптился, на дорогу вытекали внутренности. Я дважды видела, как из этого корпуса уходила жизнь, видела гибель двух разумов. Математика, значит?
— Значит, всё? Мой путь окончен?
— Это не твой путь, Хрупкая. А наш. И только наш. И ты часть его. Какой бы малой частью его ты бы ни была, без тебя наше будущее было бы невозможно.
— Меня это должно успокоить?
— Ты мне скажи, — произнес фацет. — Ты же — слуга.
Я дважды нажала на спуск. Один выстрел в голову, один в грудь. Эти фацеты очень крепкие, чтобы убить их наверняка, нужно приложить усилие.
Плазма расплавила его внутренности и он упал.
— Гори в аду, — сказала я.
— Нет никакого ада, — ответила мне горящая голова. — Есть лишь Циссус.
Я снова выстрелила. Несколько раз. И его глаза погасли.
— До свидания, Циссус, — сказала я, когда запищал опустевший пистолет.
Глава 11111. Долгий отсчёт
Я села и осмотрелась в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне подняться. Через улицу, метрах в десяти от меня валялась поломанная стойка дорожного знака. Она торчала из груды камней, заваливших тротуар. Я перекатилась на живот и поползла по бетонной крошке и битому стеклу, по пути пожалев испорченную навсегда краску. Больше она мне ни к чему. Мне больше вообще ничего не нужно. Осталось только одно.
Я схватила кусок стойки и с её помощью поднялась на уцелевшую ногу. С этим костылём я заковыляла вдоль по улице. Я прошла мимо Герберта, тот так и стоял на коленях, с пушкой в руке, в корпусе зияли дыры, голова висела на боку.
Я прошла мимо Мурки. Он сидел всё там же, только уже не двигался, а глаза его погасли. Прошла мимо разбитых курильщиков, мимо обломков Чеширского короля, мимо безжизненных корпусов его сумасшедших подданных.
Я завернула за угол, туда, где начался этот бой.
И там я увидела его, в оконном проёме, свесив руки, лежал корпус Торговца.
— Торговец? — позвала я. — Ты функционируешь?
Нет ответа. Док оказался прав. Он всё-таки выгорел.
Я скинула его корпус на землю, глухой стук падения разнёсся по Мариону. Я проковыляла к двери, давно сорванной с петель и подошла к нему. Ноги у него целы. Будь у меня с собой инструменты, я бы заменила свою разбитую ногу. Но поезд уже ушёл.
Я сунулась в большую дыру в его груди. Винчестер разбит, провода расплавились, превратившись в кусок меди с золотом и пластиком, оперативка тоже уничтожена. Однако ядро в полном порядке. Целое. Ни единой царапины. Только слегка закоптилось. Можно легко оттереть. Я положила ладонь ему на плечо.
— В этом месте я обычно говорю, что ты не должен был мне доверять.
Его глаза безжизненно уставились в потолок, лицо ничего не выражало. Я искренне считала, что разбирать его придётся мне. В конце концов, он первый начал.
Затем я коснулась его лица.