Он манит механическим пальцем своих подруг, и те, спускаясь на пол, ползут к нему на коленях, а затем сражаются за самое главное, как кошки, не поделившие добычу; Симон сидит на кресле, раскинув ноги, наблюдает за схваткой горячих девиц, и Минс выигрывает у недовольной Менгеле: сосёт она так же прекрасно, как и выглядит, даже не смотря на острые клыки. Батори пристраивается сзади, языком проводит по ягодицам, чертит влажную дорожку у своей главной соперницы. Дампир дразнит и подмахивает, а блондинке хочется большего. Симон жмурится и блаженно стонет, но возбуждают не эти двое, а мысли о будущем, когда в его руках окажутся все артефакты, когда-то принадлежавшие древнему демону.
Вино в фужере плескается, багровыми кляксами расползается на коже, а Симон закусывает губу: так хорошо, просто нереально. Он щёлкает пальцами, и Минс отступает, переключая своё внимание на блондинку: Кригер к себе не притрагивается, лишь наблюдает, а у самого всё переворачивается верх дном от желания накинуться на них двоих и отодрать так, чтобы потом они сидеть не могли. Но он терпит и смотрит, слушает их стоны, видит, как они трутся друг о друга, как тонкая нить слюны соединяет двух прекрасных горячих женщин, которые, по факту, ему не нужны.
Но они отлично трахаются.
Симон, испив вино, задумывается: не хватает только той рыженькой, которую он особенно хочет поиметь, чтобы насолить брату, чтобы сделать ему ещё больнее, ведь он знает, как Зигмунд каждый раз смотрит на неё и что чувствует, когда новенькая подвергает себя опасности.
Он видит Рейн в Минс и Бутчересс.
И очень жалеет о том, что эта шлюха к ним не присоединилась.
========== III: Силуэт. ==========
Зигмунд последние дни безвылазно проводит на тренировочном полигоне: стреляет по мишеням, представляя вместо деревянных человечков тех, кто его окружает: все эти ублюдки… он ненавидит их настолько, что не промахивается: пули вгрызаются в голову, в сердце расписной доски, подвешенной на механические крючки. Немец стискивает зубы, сжимая спусковую скобу: они почти у цели, а он сбился с пути… Потому что внезапно начал что-то чувствовать… Начал… отступать от первостепенной задачи.
Он предаёт дело, которому хотел отдать свою жизнь.
Предаёт себя.
Пуля вылетает из револьвера кометой, выходит навылет из фанерного муляжа; Кригер по привычке крутит пистолет на указательном пальце; иногда ему самому хочется закончить со всем этим именно так – тоже распасться на щепки, быть забытым, не существовать вовсе. Зигмунд вздыхает, заправляет барабан новыми снарядами – с каждым выстрелом что-то уходит из его души; может, это он сам? Ему кажется, что он весь исчезает, каждый раз ловит себя на мысли, что заходит слишком далеко; немец стреляет, и снова в яблочко: для него поражённая цель приобретает в чертогах разума силуэт Минс.
Она заплатит за всё; Зигмунд снова жмёт на спуск, сжимает его до боли в фалангах, и фанерная расчерченная доска, не в силах сопротивляться, падает с крючков на пол. В глазах Кригера лицо нацистки меняется, искажается, приобретает черты Вульфа; выстрел – теперь он видит брата; целится вновь – Рейн. Зигмунд опускает руку; перед ней он особенно виноват, и ему больно, чертовски больно. Немец тяжело дышит, ему кажется, что воздух становится особенно накалённым, но молча смотрит вперёд; слепой глаз блестит матовым стеклом. Кригер нарушил те запреты, которые он сам себе поставил: нахлынувшие чувства оказались сильнее.
А ведь она точно такая же пешка в игре!
Была…
Немец ненавистно вытягивает руку, сжимающую револьвер, хочет снова выстрелить – деревянные мишени или собственный висок? – но почему-то не решается; руки дрожат, внутри него бушует ураган эмоций. Он слышит приближающиеся шаги и поворачивается в сторону входа, выбирая смерть того, кто сюда заглянет. Палец надавливает на крючок; он хмурится, принимая решение.
Пуля готова выскочить из своего заточения в любую секунду.
Дверь открывается, и Зигмунд даже не удивляется тому, кого видит.
И опускает руку.
Её смерти он никогда не возжелает.
========== Палач. ==========
- Привет.
Зигмунд облегчённо выдыхает и прячет револьвер в кобуру: как хорошо, что она пришла. Рейн стоит в дверном проёме, прислонившись спиной о косяк, переминается с ноги на ногу, ждёт приглашения. Кригер подходит к ней и протягивает руку, улыбается, и она отвечает ему тем же: у неё такая аккуратная ладонь, и он так боится сжать её своими пальцами – она будто вся сделана из тонкого хрусталя. Немец тает перед ней молочным шоколадом в жару – становится приторно-сладким, но полукровку это нисколечко не смущает: но румянец играет на щеках, стоит кавалеру поцеловать её кисть.
- Fräulein, вы что-то хотели?
- Да, - кивает Рейн и убирает руку, резко меняется в лице: теперь серьёзная, чем-то обеспокоенная. Зигмунд внутренне весь напрягается. – Очередное собрание.
- По поводу?.. – он догадывается.
- Да, - подтверждает его опасения Рейн.
Кригер сжимает единственную руку в кулак, не сводит взгляда с лица девушки. Значит, они хотят отправить её немедленно. Время нереально поджимает, душит за шею, включается таймер: так мало сделано, а ведь скоро всё решится. Зигмунд не хочет отпускать Рейн никуда: знает, насколько там опасно, но ведь… Когда он только узнал, что Минс нашла очередную доверчивую простушку, сам хотел, чтобы всё прошло по замыслу Вульфа, и дурочка выполнила за них всю грязную работу.
В голове загремели воспоминания вспышками молний: его палец дрогнул – Зигмунд до сих пор ощущает призрачный холод спускового щелчка.
Из своего револьвера он лично казнил слишком многих: именно таких, как она.
И знает, что рано или поздно правда должна открыться.
- Ну, так ты идёшь? – спрашивает она, уже собираясь уходить.
Немец коротко кивает, соглашаясь, и выходит из полигона вместе с ней.
========== Грехи прошлого. ==========
Он никогда не разделял той идеологии, которую ему внушали с детства. Никогда не был согласен с тем, что неверных нужно казнить, потому что они не такие, как остальные. Так почему же его тогда оставили в живых? Из личных соображений? Из-за того, что, будучи инвалидом, он был превосходен как стрелок и руководитель? Зигмунд до сих пор не знает ответа; однако его жизнь очень резко изменилась много лет назад, когда он сам предал своих, передавая врагу координаты местоположения немецких солдат, чтобы иностранные шпионы казнили их за смерти собственных детей.
Война неизбежна, и немец это понимает. Но не может иначе; в его голове ворох воспоминаний, пчелиным роем жужжащие, кусающие особенно больно, когда он идёт рядом с Рейн и делает вид, что всё хорошо. Она просто не знает, сколько грехов по его душу: он молод, для некоторых – красив, и он этим пользовался всю прошлую жизнь, чтобы раздобыть нужную информацию. Но каждая из его жертв – убиты; и после произошедшего он отмывал себя от этой грязи несколько часов, мысленно надеясь, что скоро всё это дерьмо закончится.
Он ничем не лучше той же Минс.
Мужчины не плачут; Зигмунда одолевала истерика, когда он шёл на принципы.
И у невинных жертв, которые были убиты по приказу, мысленно просил прощения: все те полукровки, что доверились чужим, потому что им некуда было идти, уничтожены его рукой; особенно ярко он помнит девушку – полувампира с небесно-голубыми глазами и пшенично-светлыми длинными волосами, худая, голодавшая весь свой срок заточения, шепчущая, чтобы её отпустили, ведь она не виновата, что не справилась, испугалась будущего, остановилась, когда её просили идти за чёртовым глазом; они не выполнили её последнюю просьбу, исковеркав настоящее: Кригер нажал на спуск под давлением родного брата и остальных, и пуля навсегда оборвала нить её жизни.