Получилось! Получилось! Ему до сих пор не верится.
Он хочет проверить, удостовериться, убедиться; он тянется за тележкой и скидывает новой рукой какие-то склянки – те разбиваются, расплескивая жидкости на кафельный пол, но ему плевать; Симон подхватывает один из инструментов Менгеле и всматривается в гладкий металл, ловя своё искажённое отражение: зубы – острые, как у пираньи; глаз – красный, с вертикальным зрачком; рёбра… Кригер тоже прощупывает их демонической рукой – они сильно выпирают. Немец смеётся; идеальный ариец, идеальный фюрер.
Идеально правильный человек.
Получилось! У него почти все силы Белиара. Дурак Вульф! О чём думал старик, мечтая о таком подарке судьбы?
Немец даже не замечает, когда к нему входит Менгеле; она цепенеет мраморной статуей, замечая Симона… новым, изменённым. И не может сказать ни слова.
Она рассчитывала на его смерть, но он… Отец слишком хорошо постарался над экспериментом.
Симон Кригер почти добился своей цели; осталось найти лишь сердце.
========== Засада. ==========
- Себастиан, какого чёрта, а? – бесится немец, потирая руки и выдыхая облако пара; он замёрз, хочет вернуться в лагерь, но его напарник иного мнения; Себастиан думает, что в Фалькенбурге ему удастся немного подзаработать: деревня, опустошённая несуществующими вампирами – какая глупость! Он уверен, местные дома разграбили немцы, а всех жителей пустили на убой: кого в рабство, кого в проституцию, а кого – убили… Вампиры… Одна и так среди них, да и та мухи не обидит, а так вечно таскается хвостом за их главнокомандующим…
Вампиры – Себастиан уверен – это всё сказки.
- Halt die Klappe! – кричит солдат. – Хоть раз можешь помолчать, пока я делом занят?
- Но уже поздно, я замёрз, ein Freund, - плачется мужчина, подпрыгивая на месте, чтобы согреться. Холодно, темно, страшно… Немец не трусит, но не хочет проводить ночь в заброшенной деревне с призраками.
- Я тебя не друг, сопляк! - фырчит другой, расстреливая старую ветхую мебель, засыпанную снежной пылью. – Найдём что-нибудь и вернёмся. Но если хочешь – валяй, иди! Мне больше достанется!
Рольф молча закатывает глаза и, потирая руки, медленно бредёт к выходу из старой хижины; половицы под сапогами неприятно-громко скрипят. Мужчина почти добирается до двери, как позади него кто-то пробегает – так быстро-быстро, – и тень ускользает в темноту. Офицер оборачивается, вскидывает винтовку, целится, но ничего не понимает; неужели голова от холода генерирует ему галлюцинации?
- Себастиан? Твои шутки? – спрашивает он, но почему-то в пустоту. Странно, но становится резко слишком тихо. – Себастиан?
Хруст. Короткий крик. И кто-то пробегает вновь. Рольф оборачивается, стреляет вслепую, растрачивает пули зря, но не попадает в цели – тени проносятся слишком стремительно.
- Кто здесь? – снова выстрел. – Себастиан?
Немец отходит назад, постоянно озирается по сторонам, направляет ствол автомата на источник звука, но шумно сглатывает тогда, когда спиной натыкается на… нечто громадное. Мужчина от страха бросает оружие и медленно поворачивается, встречаясь с тенью: двухметровые монстры с острыми клыками держат изуродованный труп его напарника, хищно облизываясь.
Рольф не успевает даже закричать, как его окружают другие и нападают, разрывая на части.
========== Вопрос доверия. ==========
- Ты никогда не рассказывал мне о брате. Может, я лезу не в своё дело, но… - Рейн подсаживается ближе к костру; за последний час заметно похолодало. Она даже не отказалась от грога, который предложил Зигмунд. Немец вздыхает на её просьбу. – Прости, если я что-то не так сказала…
- Да нет, ничего, - он выпрямляется, вытягивая ноги, - тебя ведь давно это интересует, так ведь? Почему мы… такие? – немец здоровой рукой проводит по сложенному рукаву мундира, подколотой брошью с металлической свастикой.
Дампир внимательно слушает, не смеет перебивать; ей очень интересно знать о его происхождении – намного больше, чем тех, кто обычно окружает её. Кригер начинает говорить:
- Я практически ничего не помню о своём детстве – где-то до четырнадцати лет в голове пустота. Но наша с братом нянечка рассказывала, что мать отказалась от нас ещё в младенчестве и принесла в детский дом, ведь мы были… сиамскими близнецами, - на выдохе произносит Кригер, сжимая кулак. Дампир отводит взгляд, носком ковыряет сугроб, не в силах что-то на это ответить. Она догадывается, что Кригер чувствует: он считает себя уродом, но на самом деле совершенно не такой – просто чуть отличается от остальных.
А для неё – и вовсе выделяется на их фоне.
- …Нас разделили, - продолжает Зигмунд, подкидывая в костёр пару сухих веток, - и мы с братом отдалились. Симон, он… На самом деле я всю жизнь восхищался им. Можно сказать, что благодаря ему я здесь.
- Вы с братом разные, - встревает дампир. – У него есть металлический протез. И твой шрам?..
- Механическая рука стоит недёшево, дорогая Fräulein, - улыбается ариец, и Рейн кажется, что улыбка его вымучена. – Брату просто повезло и, видимо, протез ему нужнее, чем мне. А шрам… Няня говорила, что его оставила на мне собака. Видимо, в детстве я был очень любознательным ребёнком.
- Я буду хранить эту тайну, - шёпотом обещает дампир, присаживаясь к Зигмунду ближе.
- А какие тайны дорогая Fräulein может доверить мне?
Полукровка не может скрыть улыбки; она закатывает рукав плаща, демонстрируя немцу на запястье старый шрам в виде креста. Тот забытый эпизод из прошлого, который она надеется со временем вспомнить.
- Только если это.
Зигмунд накрывает ладонью её руку, сжимает пальцы. И улыбается:
- Обещаю.
И на душе у Рейн разливается приятное тепло; она кладёт голову ему на плечо, прикрывая глаза; она верит, что он сдержит обещание.
Зигмунд мысленно солидарен с ней в этом вопросе.
========== Ради будущего. ==========
Он упивается своей властью; ему нравится чувствовать силу, что течёт по его венам, что трансформирует его в иное – нечто другое, нечто страшное: для его врагов, но не для него самого. Он возле зеркала крутится, до сих пор не осознавая происходящее: ему нравятся все эти изменения, и кажется, что словно попал в прошлое – снова видит себя тем мальчишкой, который радуется получению дольки шоколада аккурат под Новый Год.
Но полученное – намного желаннее и слаще какого-то десерта.
И никто не обращает внимания на трупы вокруг: изуродованные, расчленённые… Они мешками лежат по всей комнате, доказывая его силу: каждый из этих мертвецов – тренировка; каждый из них – личное полотно адского художника.
Он рисует кровавыми мазками на телах своих людей: неидеальное должно быть мертво.
Менгеле улыбается, распивая дорогое вино – подарок судьбы, настоящий праздник для их будущего; Минс стоит рядом, скрестив руки на груди – не пьёт, но в горле противно саднит – даже запах свежей крови вызывает тошноту: пока Симон любуется собой, его брат может подойти гораздо ближе к самому главному артефакту. Но Кригеру будто всё равно; он почти получил, что хотел, а теперь разбрасывается новыми силами по чём зря; они могли бы ударить по врагу сразу же, но немец хочет поиграть и дать возможность своему противнику почувствовать себя победителем на пару часов, чтобы потом отобрать у него самое дорогое, самое ценное…
Симон ухмыляется своему отражению; как будет приятно нанизать на эти когти славное личико Рейн…