- Рейн, - шепчет он в ураган, а затем смотрит вниз.
Превозмогая боль, он рукой выкапывает слои снега, добираясь до другой; когда он её видит, то тут же прижимает к себе, дышит ей в волосы, не веря; жива, без сознания, но жива. Им просто повезло, когда Зигмунд толкнул её с собой в воздушный карман, и лавина не смела их невидимой косой смерти. Немец держит девушку одной рукой, как мешок, но по-другому не может – неполноценен, уродлив, но сейчас ему плевать на собственные предрассудки. Он вытаскивает её на поверхность, пытается идти по глубоким сугробам, но рана даёт о себе знать… Зигмунд хочет быстрее, но выходит намного медленнее, чем он думает.
Буран загоняет их обратно.
Немец рычит морозу: должен справиться, должен спасти её! Плевать на всё остальное – хватит с него смертей ни в чём неповинных жертв обстоятельств. Зигмунд делает ещё один шаг, ещё и ещё, но ему кажется, что он не продвигается ни на метр; он останавливается, чтобы взвалить дампира на плечи; у той висок рассечён, у той, возможно, времени ещё меньше, чем у него… Кригер не сдаётся.
Он Рейн держит удобнее и идёт дальше, всматриваясь в глубину заснеженной туманной темноты, в самую даль, пытаясь найти выход. Но падает на колени, запнувшись обо что-то невидимое; ледяной ветер заставляет его затормозить.
Кригер встаёт и через силу шагает в неизвестность; он замечает в снегу торчащие руки, вывернутые ноги – те, что как коряги, пугают своей неестественностью; всё, что осталось от их группы – останки и кровавые кляксы, запорошенные снегом. Они – последние выжившие. Но выживут ли? Зигмунд уже ни во что не верит, но если есть хоть один шанс – он им воспользуется.
Он продвигается дальше и в буране, что бушует на горах, видит что-то: высокое, тёмное, достающее шпилями до самого неба. Кригер решается идти туда. Убежище или ловушка – неважно.
Он должен спасти её.
- Только держись Рейн, только держись…
Он идёт вперёд и мысленно молиться, чтобы не наступило слишком поздно.
========== Спасение. ==========
Спасение: он доходит до огромного здания, высеченного прямо в скале. Храм. Старый заброшенный собор. Внутри будет безопасно. Немец бережно укладывает Рейн на ступеньки, а сам пытается открыть дверь рукой; та, массивная, высотой под пять метров, неохотно, но поддаётся. Зигмунд внутренне счастлив, но всё ещё боится опоздать; он возвращается к дампиру, подхватывает её под грудь и волочит внутрь; темно, сыро, холодно, но всё лучше, чем оставаться на улице в непогоду. Кригер бережно кладёт дампира у стены, у колонны усаживает, а сам закрывает двери; скрип эхом доносится по старому храму.
Буран хочет настигнуть их внутри, но всего лишь оставляет на пороге снежные следы. Заперто. Они в безопасности.
Зигмунд возвращается к Рейн, обессиленно падает возле, прижимая её к себе; все ещё не приходит в себя, а он слишком устал, его одолевает сон, и он боится потерять её; рана сковывает немца, он шипит гадюкой от назойливой боли, а в голову приходят быстро-быстро разные мысли: нужно вернуться обратно, развести костёр, попытаться помочь полукровке… Он не может оставить её одну. Не сейчас – особенно. Приходит только одна идея: из последних сил Зигмунд, вздохнув, переворачивает девушку на спину, сам садится рядом на колени и ищет на себе что-то острое; на форме осталась брошь. Немец снимает её, в ладони крутит железного орла, а затем надавливает пальцами на булавку: морщится – до крови, до мурашек.
Она полувампир – ей нужно питаться.
Человеческая кровь может её спасти.
Зигмунд пальцами проводит по губам девушки, размазывая капли алого по коже; он надеется, что часть из них всё же попадает в рот; он отводит руку в сторону и вздыхает; дышит часто-часто, ненормально для человека. Он пытается сопротивляться боли, не хочет закрывать глаза, но слабость сковывает сильнее; Кригер руку Рейн сжимает и смотрит в глубину тёмного собора, видя, как оттуда к ним идут тени… На свету они приобретают черты чудовищ.
Зигмунду невыносимо холодно.
- Спас… Спасите её, - из последних сил шепчет он прежде, чем закрыть глаза.
Чудовища рычат ему в ответ.
========== Ближе к истине. ==========
- Мы можем их убить, - она держит в массивных когтях лицо немца, хищно облизывается. Лакомый кусочек врага. – Отомстим за детей наших и народ. Только нужно всего лишь укусить!..
Она раскрывает пасть, с острых клыков тянутся нити слюны, примерзким дыханием обдаёт молодого фрица, но её тут же хватают за плечо и тянут назад; вампир недовольно вскакивает на ноги; её шёрстка вздыбливается от недовольства. Да как он смеет! Дикая хочет порешить своих же, но старший останавливает её: древний вампир присаживается рядом с чужаками, беря их руки в свои когтистые лапища – кровь ещё течёт по жилам - живы. Он берёт молодого солдата за подмышки, а затем кидает на спину, как мешок, и поворачивается к другой; та недовольно на него шипит.
- Хедрокс говорит, что мы должны исполнить пророчество, - рычит он, и вампир пятится назад; кольца в её грудях лениво покачиваются; когти увеличиваются в размерах, а из ладони показывается пасть – та, что обычно спит, теперь хочет насытиться свежим мясом. – И их нужно спасти.
- Ты сошёл с ума! – топчет ногой; она готова не просто попробовать молодое тело на вкус, но и высосать его мозг, чтобы узнать дальнейшие планы немцев по захвату их земли, но старший вампир не даёт этого сделать. Он знает цену всему этому, а две жизни могут спасти их род. С приходом фашистов их рода почти не осталось. – Скорч, плевать, что говорит Хедрокс!..
- Он наш правитель, - шипит на неё вампир, - а ты, Векс, сама сдохнешь от моей руки, если не станешь меня слушать. Тащи девку. Это приказ.
Она хочет вмазать Скорчу, расцарапать его лицо так, чтобы живого места не осталось, но всё же терпит и делает так, как он говорит: берёт полукровку на руки и идёт за ним вглубь их дома.
Векс говорит, что ей плевать на слова их вождя, но она не хочет признавать правду Скорча: Хедрокс никогда не ошибается. Но она всё равно не может смириться с тем, что ей приходится помогать врагу.
Старый собор хранит в себе ещё множество секретов.
========== Враги и союзники. ==========
Зигмунд резко даже для себя выдыхает, а затем привстаёт на локоть, пытаясь осознать, что только что произошло; до него не сразу доходит, что он жив. А когда осознаёт, что он не лежит возле массивной колонны, держащий свод огромного храма, а на шкурках, ощущая тепло костра, с хрустом поедающего поленья огнём, то понимает, что происходящее – вовсе не сон. Он силится встать, но боль сковывает, и немец больно ударяется о бок; он смотрит на себя – оголённый до живота, кто-то бережно перевязал его рану.
Рейн пришла в себя?
- Не так быстро, - рычит кто-то над ухом; Кригер поворачивается и, видя перед собой отвратительную морду чудовища, хочет отползти назад, но спиной упирается в руины разрушенной от времени колонны.
Вампир хищно улыбается; типичная реакция на тех, кто не привык видеть их вблизи. Она наливает плошкой из кастрюли, кипящей на огне, отвратительного цвета бульон и протягивает её немцу; Зигмунд с недоверием косится на монстра, но всё же принимает миску с горячим отваром.
- До дна пей.
Немец передёргивает плечами, подносит тарелку ко рту, хочет испить, но когда пойло обжигает своим гадким вкусом язык, он начинает судорожно кашлять и сплёвывать; лучше сдохнуть, чем вот так отравиться. Вампир недовольно прикусывает язык, но всё же, пересиливая себя, вежливо просит:
- Пей.
- Что за дрянь? Die Scheiße!
- Хочешь, чтобы рёбра срослись? Пей!
Зигмунд не решается сопротивляться; под взглядом жёлтых глаз, он, превозмогая, заливает в себя до дна эту гадость, натужено сглатывает, а затем резко выпрямляется, стискивая зубы от боли – в спину будто загоняют раскалённую спицу. Немец готов поклясться, что чувствует, как его собственные кости срастаются нечеловечески быстро. Он выдыхает спустя продолжительные несколько секунд, чувствуя странное облегчение; вампир довольно ухмыляется, продолжая помешивать варево в котле.