Новый дом, ещё нуждающийся в ремонте пары комнат, но жить в нём - удовольствие; всему своё время, и как будет возможность, они обставят его полностью. На подоконнике гостиной играет пластинка с песнями Фрэнка Синатры – Стренджер терпеть её не может, но ничего не говорит Люпеску: он сидит в кресле, читает свежую газету, иногда похищает из общей вазы печенья: чаще с корицей, а вот шоколадные улитки и пряничных человечков не трогает. Светлана улыбается и идёт к нему с подносом: над пузатым фарфоровым чайником и аккуратными кружками курчавится ароматный пар. Дампир ставит всё на журнальный столик, садится рядом и берёт из общей вазы пряник, откусывая ему голову; Джошуа хмыкает, поправляя на носу сползшие очки: неудивительно, что Некра начинает есть десерт именно так.
Мужчина шелестит страницами, пока Светлана пробует на вкус чай: горячий, он приятно согревает в такую погоду. Джошуа так и не притрагивается к своему напитку, делая вид, что ему очень интересна статья какого-то там журналиста, описывающего минувшие события в стране. Люпеску наблюдает за ним, держа чашку за кольцо, вдыхая приятный травяной аромат, хочет начать разговор, но Стренджер делает это за неё, перелистывая страницу.
Даже когда всё мирно, есть то, о чём стоит беспокоиться.
Точнее: о ком.
- Она там? – Люпеску кивает на его вопрос. – Столько лет прошло, а она до сих пор не может простить себя, - он складывает газету и кладёт её рядом с подносом. Отвратительное чтиво.
- Я бы тоже не смогла себя простить, будь ты на его месте, - Некра отводит взгляд в сторону. – Но я бы хотела, чтобы она была счастлива.
- Придёт время и перегорит, - спокойно отвечает Джошуа, и Светлана вопросительно вскидывает бровь. – Со всеми бывает.
- Ты бы тоже мной перегорел?
- Нет, - Стренджер делает глоток горячего напитка; сахара ровно столько, как он любит. – Потому что ты моя женщина.
- Обнадёжил, - улыбается Люпеску, кусая пряничному человечку правую руку. – Кстати, как наш старый знакомый?
- Недавно получил от него весточку.
- Интересно, - удивляется Светлана. Она знает, что после войны Коммандо ушёл в отставку, поддался в наёмники, периодически пересекаясь с ними по работе. Для многих он мёртв, ещё больше – пропал без вести, но на самом деле живёт так, как ему вздумается, пусть порой и нарушает законы, но не переходит границы моральных принципов. – И что же он сообщил?
Стренджер прихлёбывает чаем.
- Гости.
- Гости?
Только и успевает переспросить дампир, как неожиданно в дверь стучатся; Люпеску пожимает плечами: странно, они никого не ждали. Может, Рейн вернулась после прогулки?
- Я открою, - сообщает она Стренджеру и поднимается с кресла, идёт в коридор, продолжая держать чашку с чаем.
Когда она подходит к двери, то даже не заглядывает в глазок; поворачивает замок, снимает цепь, открывает гостю и… встретившись с ним взглядом, расслабляет пальцы, и кружка с горячительным напитком падает вниз, разбиваясь на тонкие фарфоровые осколки, оставляя на полу липкие капли.
Стренджер слышит звон и догадывается, что к чему; усмехаясь, он вновь разворачивает газету, подавляя в себе желание сказать вслед Светлане: я забыл сказать, что он уже здесь.
Джошуа знает: Хедрокс Бесконечный не может ошибаться.
Пророчество древнего вампира всегда сбывается.
Пусть и с разницей в несколько долгих лет.
========== Ржавые цепи. ==========
Она сидит на холме, на скамейке, под старым раскидистым дубом; смотрит вниз, перекатывая в пальцах талисман – медная лошадка столько лет с ней. Рейн поджимает губы: наверно, стоит забыть, проститься, но она не может, не хочет. В голове катаются клубком воспоминания: ни о Второй мировой войне, а об их охоте за древними сокровищами дьявола: замок Гауштадт, откровения, и его глаза: слепой и нет, но в них плескалась жизнь… Рейн стискивает зубы; столько лет, а его призрак она так и не может отпустить.
Может, стоит действительно начать всё с чистого листа?
Полукровка замахивается, хочет выкинуть последнее воспоминание, что связывает её с прошлым; вскидывает руку, зажимая в кулаке игрушку, но… останавливается. Не может: это невозможно. Эта лошадка – тот единственный подарок, который остался у неё от него. Дампир сглатывает, обречённо вздыхает; смотрит на потрёпанный временем сувенир и отправляет обратно в карман куртки; этот талисман останется с ней на всю жизнь.
Как и память о немце, которому… просто не повезло.
Она вздыхает, смотрит на заходящее солнце, даже не обращает внимания, как к ней кто-то подходит: почти бесшумно и, кажется, прихрамывая. Дампиру всё равно: она игнорирует гостя, который мостится с другой стороны скамейки; видимо, ещё одна душа желает уединиться со своими мыслями, воспоминаниями, прошлым…
Но неожиданно с ней начинают говорить.
- Красиво, не правда ли? – Рейн отворачивается; идиотская попытка завязать разговор. – Я люблю бывать тут по ночам. Здесь… можно расслабиться и отдохнуть мыслями.
Дампир поднимает голову, всматриваясь вдаль. Отчего эти слова кажутся ей знакомыми?
Но когда он продолжает, паззлы складываются сами собой.
- Вы согласны, Fräulein?
У Рейн дыхание перехватывает, тело сковывает от одной лишь мысли… Этого просто не может быть. Галлюцинации? Видения? Ей кажется? Или это реальность? Всё по-настоящему?.. Она не знает, но боится проверить. Сжимает кулаки, смотрит себе под ноги, пытаясь смириться с мыслью. Рейн встаёт, и человек с той стороны тоже. Полукровка на секунду глаза прикрывает и, собравшись с духом, оборачивается и видит… От того чуть ли не падает, но рука, бросившая на землю трость, успевает подхватить её.
Он улыбается, а у неё весь внутренний мир будто вверх дном переворачивается.
Глаза предательски щиплет: теперь уже не от обиды и несправедливости… А от того, что всё это – настоящее.
Он настоящий. И живой. Перед ней. Здесь и сейчас.
Её любимый немец вернулся из мира мёртвых.
К ней.
- Привет, - шепчет он, и дампир подходит ближе, все ещё не веря; она осторожно касается его лица, думает, что перед ней видение, призрак, и от одного касания его силуэт рассыплется, растворится в воздухе: волосы отросли, пальцы покалывает светлой щетиной… Ничего не происходит. Он стоит рядом с ней. Дампир кусает губы; настоящий, живой… - Я скучал по тебе.
Рейн всхлипывает и заключает его в объятия; она не может прийти в себя. Сердце стучит так, что готово выпрыгнуть. Она чувствует его. Чувствует его сердцебиение.
Живой.
Немец носом зарывается ей в волосы.
- Я больше никогда не уйду.
- Как… - она отстраняется, смотря на него, - как ты выжил?
- Сердце Белиара, - Зигмунд пожимает плечами. – Он же…
- Дарует бессмертие и регенерацию, - заканчивает полукровка за него, догадываясь. Осознание произошедшего в прошлом приходит чуть позже. Она смотрит на него, удивляясь: - так значит?..
- Тебе придётся меня терпеть до скончания веков, - смеётся, и его голос – самое лучшее, самое приятное, что приходилось ей слышать за последние годы. – Правда, теперь я ещё и хромой.
- Ты живой, - шепчет Рейн, проводя пальцами по его скуле. – Живой…
- И весь твой, моя Frau.
Полукровка не может поверить в его слова; она отворачивается, осмысливая сказанное, и Кригеру кажется, что он ненароком обижает её, но… ничего не умеет значения, когда она обвивает его шею и жадно впивается в губы самым сладким, самым горячим поцелуем.
Они сосредотачиваются друг на друге, говоря своими чувствами, вместо слов; под раскидистым дубом, под лучами солнца… Времени для них ныне не существует.
Впереди – то будущее, которое они пройдут вместе.
Они – словно звенья старой ржавой цепи, которую никак не сломать; даже во веки веков.
Звенья, которые будут держаться крепко навсегда.