— Серко! — прошипел Некрас, садясь на корточки.
Пёс недоумённо моргнул, неуверенно рыкнул — хозяина он явно не узнавал! Глаза говорили ему одно, а вот чутьё — вовсе иное. Мотнул головой, фыркнул и нерешительно вильнул хвостом.
— Серко, — вдругорядь позвал кметь.
Пёс нерешительно сделал шаг навстречь, но тут его шерсть вновь вздыбилась, — он чуял что-то странное и непонятное. Слышно было, как клокочет в глотке сдавленное глухое рычание, как звенит в воздухе нечеловеческая тревога — словно струны на гуслях лопались.
Серко сдался первым — глухо рявкнув, он затрусил в сторону. Некрас же отворил ворота в конюшню. Его буланый приветственно фыркнул было и потянулся за угощением, но тут же хрипло взоржал и в ужасе шарахнулся опричь. Встревоженные кони забились в стойлах, проснулся конюх — холоп-степняк, так и спавший в конюшне. Он выскочил из своего закута с кистенём в руке, чумной со сна и с всклокоченными волосами, смешной и страшный одновременно, глянул очумело:
— Боярич?
— Спи, — велел ему кметь, подходя к Буланому. Тот косил глазами, приплясывая и всхрапывая в страхе. Рука хозяина медленно зависла в воздухе — миг! — и стремительно вцепилась коню в ноздри. Буланый вновь ржанул, попытался вырваться и даже укусить, но Волчар уже вспрыгнул верхом. Колени кметя жёсткими клещами сжали конские бока, и Буланый вдруг угомонился.
— Вот так-то лучше, — пропищал кто-то сзади. Волчар невольно оглянулся и остолбенел. На краю загородки стойла сидел, свесив ноги с небольшими жеребячьими копытцами, маленький человечек. Из буйной, конского волоса, гривы на его голове высовывались мохнатые островерхие конские уши.
Вазила.
Волчар аж присвистнул — никогда прежде Потаённый Народец ему видывать не приходилось.
— Гой еси, Хозяин Конюшни, — усмехнулся кметь спокойно, спрыгивая со спины Буланого, поднял из яслей седло и вскинул коню на спину.
Вазила не ответил, только кивнул и продолжал болтать ногами. Потом весело заявил:
— А коняжка-то тебя боится.
Ясное дело, боится, — дёрнул щекой Волчар, — а то я сам этого не вижу.
— А знаешь, почто?
Это было что-то новое, и кметь, затянув подпругу, обернулся:
— Ну и почто?
— От тебя волком несёт, — пояснил вазила безмятежно.
Некрас недоумённо понюхал свою руку — ничего похожего на волчий запах не было, вазила же довольно захихикал. Кметь свирепея, замахнулся уздечкой, Хозяин Конюшни с новым смешком прыгнул в ясли и как сквозь землю провалился. Железные удила с лязгом хлестнули по доскам загородки.
— Тьфу ты, пропасть!
Волчар накинул на Буланого узду, закрепил на седле мешок и потянул коня за собой. Конюх уже ушёл доглядывать сон: небось, дворовая любвеобильная дебелая повариха снилась. Кони уже успокоились, хоть и косились недобро, всхрапывали и прядали ушами.
У ворот никого не было, даже сторожа. И вот тут Некрас взбеленился. Пинком отворил дверь в сторожку, опрокинул спящего холопа с лавки на пол, вмиг забыв о том, что собирался уехать отай.
— Тварь!
Холоп вскочил, ошалело хлопая глазами спросонья, уже открыл было рот, — что-то крикнуть. Не успел — Волчар с маху вытянул его плетью, а потом добавил носком сапога в подбородок. Холопа грянуло спиной о стену.
— Так-то ты, сука, хозяйское добро сторожишь?!
— Боярич… — вякнул жалобно сторож.
— Сам ты боярич… м-мать! Какой я тебе, на хрен, боярич? Гридич я, внял?!
Холоп сжался в комок, закрыв голову руками, и тут вся ярость Волчара невесть с чего вдруг пропала.
— Ладно, — бросил он, отводя глаза. — Но смотри у меня: замечу подобное ещё — жидам продам без разговоров. А они тебя жалеть не станут — на грецкие корабли загонят весло ворочать или на рудники серебряные, кровью харкать будешь! Внял?
Холоп кивнул, но по лицу его было видно, что ни упыря он не внял. Кметь вдруг поймал себя на мысли, что боится, — не разбежалась бы челядь.
— Отвори калитку.
Улицы Киева уже тонули в вечерней тишине. Солнце ушло за окоём, только ярко горела багровая зубчатая полоска да край неба над ней полыхал червонным золотом. А само небо медленно наливалось тёмной синевой с серебряными огоньками звёзд. С другой стороны окоёма висела серебряно-голубая луна. На город валились лиловые вечерние сумерки, а от Днепра наползал редкий полупрозрачный туман. И заливались в садах соловьи, и плыл над Киевом тягуче-терпкий запах только что расцветшей черёмухи.
Волчар быстро спускался к Подолу. В городе было тихо, только волнами перекатывался собачий лай, да доносились с бесед песни молодёжи.
Дом Прозора был погружён в темноту и тишину — ни огонька в окнах. И на дворе — тоже тишина. Да и не было у них собаки — Некрас бы это знал.
Кметь накинул узду на сук корявой берёзы и притаился в её тени, выжидая, неотрывно глядел в окошко светёлки. Ждёт ли? И почти тут же, словно в ответ, появился за решетчатым окном тревожно пляшущий огонёк светца. Волчар подобрал с земли маленький камешек, осторожно бросил его в окно и сам вздрогнул — таким громким показался ему едва слышный звяк слюдяной пластинки. И почти тут же кметь почуял неотрывный взгляд — словно кто-то огромный и мрачный недобро и хмуро глядел ему в спину.
Окно начало отворяться, и Некрас, не дожидаясь на радостях, пока оно откроется окончательно, махнул через заплот во двор.
И почти сразу же — её крик:
— Нет, Некрас!
И свирепый рык! Серая звериная туша мелькнула в воздухе, кметь шарахнулся в сторону, обдало острым запахом. Волчар перекатился по пыльным мостовинам двора, поднялся на одно колено и замер, опираясь на левую руку. И холодный пот тонкой струйкой пробежал по спине.
Напротив него, точно так же изготовясь к прыжку, стоял, скалился и хлестал себя по бокам хвостом индийский охотничий пардус. Волчар мельком подивился, как он смог увернуться — эти звери невероятно быстры.
— Шер, не тронь! — рама со звоном вылетела, и Зоряна вскочила на подоконник. Некрас ахнул — девчонка, не раздумывая, махнула вниз со второго яруса.
— Шер, не сметь!
Но зверь не слушал — похоже, он тоже чуял то, про что вазила сказал — «волком несёт». Он не видел в Некрасе человека, он чуял в нём волка! Зверя! Соперника!
— Шер!
Несколько мгновений человек и пардус глядели друг другу в глаза, потом зверь отступил. Похоже, признал равного. И в тот же миг Зоряна ухватила его за ошейник.
— Остынь, Шер!
Хлопнула дверь — на крыльце терема возник старый Прозор. Усмехнулся недобро и громыхнул голосом:
— Пришёл всё же? Я тебе запретил!
— Никто ничего не может запретить мне, опричь моего отца или матери, — ровным голосом отозвался Волчар, вставая на ноги. — Даже князь.
— Я не князь, — в голосе Прозора лязгнул металл, повеяло холодом. — Ты не уйдёшь отсюда, витязь…
— Да? — Волчар понял, что начинает злиться. Ещё немного — и он начнёт разносить здесь всё на куски. — А кто ж тебе тогда меч… Отец тебе не по зубам.
Воздух вокруг начал ощутимо подрагивать и потрескивать.
— Да я тебя сей час… в пыль! — глаза чародея сверкнули, он выкрикнул что-то непонятное. Некрас метнулся в сторону, но замер, стиснутый невидимыми путами, воздух дрогнул, завихряясь, вскрикнула Зоряна, зарычал, припадая к земле, Шер.
— Отец!
Он остоялся, когда она возникла перед ним, прекрасная, с разгоревшимися щеками.
— Я люблю его, отче! И я ныне с ним иду!
Замер чародей, бессильно руки уронил. Отпустила чародейная хватка, Волчар шагнул вперёд, схватил девушку за руку.
— Куда? — тихо спросил Прозор. — Ты хоть ведаешь — куда?
— Хоть куда! — выкрикнула Зоряна в ответ, топнув ногой.
На миг Волчару даже стало жалко его, но чародей мгновенно справился с собой и опять стал не сгорбленным и ошарашенным, а разгневанным.
— Зоряна! — голос чародея хлестнул ударом кнута. — Поди сюда!