Варяжко несколько мгновений разглядывал тело тиуна со странным выражением лица, потом поднял голову и глянул на Свенельда. И у воеводы мороз продрал по коже от его нечеловечески холодного и спокойного взгляда.
За утренним столом не было только Некраса. Волчий Хвост нахмурился — сын, небось, опять прошатался до первых, а то и третьих петухов на беседах да игрищах.
Боярин повёл бровью. Тиун, заметив это, быстро подошёл, и Военег Горяич спросил:
— Некрас?
— Дома, господине.
— Спит? — и, не дожидаясь ответа, хмуро спросил. — Когда пришёл?
Тиун помялся было, — неудобно было выдавать молодого хозяина, но заметив недовольный взгляд воеводы, ответил честно:
— С первыми петухами.
Военег хотел было приказать поднять сына, привести к себе и устроить ему разнос, но невольно улыбнулся, вспомнив себя в его годы, и решил: пусть спит.
Покончив с первой вытью, все разбежались по усадьбе кто куда, дочь — в сад, жена — в горницу, а сам Волчий Хвост так и остался в трапезной, тупо уставясь в окно. Слышал, как под окном в саду дочь возится с невесть отколь взявшимся приблудным щенком. Впрочем, воевода немедленно вспомнил, что это вовсе не щенок, а волчонок, и он не невесть отколь взялся, а его подарил сестре Некрас, выкупив у охотников.
Кувшин опустел уже почти наполовину, когда боярин услышал за спиной осторожные шаги. Так мог идти только тиун Путята, Некрас или какой-нито наёмник, посланный по его, Волчьего Хвоста, голову. Делать резкие движения не было ни желания, ни смысла. Волчий Хвост лениво приподнялся и обернулся. Путята, вестимо.
— Что ещё? — в подобные дни боярин особенно не любил, чтобы его беспокоили, даже в княжий терем ездил редко.
Лицо Путяты являло собой невиданную удручённость, и Волчий Хвост даже усмехнулся — настолько явно на нём было написано и бессилие перед вышней волей, и желание разорваться напополам, дабы угодить обеим сторонам. Дескать, и хозяин тревожить не велел, и набольший тормошит, покоя не даёт. Боярин даже не дал тиуну открыть рот, вмиг угадав его трудноту:
— Вестоноша от князя?
На лице тиуна проглянуло лёгкое удивление, но он сумел его одолеть и кивнул:
— Кроп. Без грамоты, так прибыл.
— Проведи в гостевую горницу, сей час я туда приду.
Когда Волчий Хвост вошёл в гостевую, Кроп сидел, полуразвалясь на лавке с чернёной серебряной чарой в руке. Впрочем, увидев Волчьего Хвоста, он, чуть помедлив, вскочил — всё ж таки Военег Горяич был воеводой, а Кроп — простым отроком, не кметем даже. В том и заключалось немалое уважение, с коим взирали вои и гриди на Волчьего Хвоста и Добрыню — нелегко выслужиться из простых воев в воеводы.
Однако от Кропа подобное внимание Волчьему Хвосту мало не претило — услужливый и нагловатый, он мгновенно подмечал тех, кто в силе, и начинал перед ними лебезить. А с иными наглел, каким-то неведомым чутьём выделяя малейшие признаки княжьей немилости. Да и не ожидал от Кропа великого уважения Волчий Хвост, — уж кто-кто, а он-то точно не был у князя в великой милости.
Отколь взялось назвище Кропа, так ему не подходящее, Волчий Хвост не ведал. Да и не хотел ведать-то…
— Гой еси, боярин, — Кроп торопливо поклонился.
— Здравствуй и ты, Кропе, — кивнул воевода. — Садись, не стой, в ногах правды нет. Хотя… в том месте, на коем сидят, её не больше.
Кроп нерешительно усмехнулся, не зная, смеяться ему, аль нет.
— С чем послан?
— Князь просит приехать на пир, — торопливо сказал отрок, искательно заглядывая воеводе в глаза. Так вот отколь ноги растут у поведения Кропа.
— Просит? — удивился Волчий Хвост против воли.
— Да. Просит, — кивнул Кроп и понизил голос. — Я мыслю, он хочет тебе что-то поручить, какое-нибудь дело тайное…
Волчий Хвост только усмехнулся, — неужто князь Владимир свет Святославич вспомнил, наконец, про то, что его отец ни одного тайного дела без Военега не сделал. Подумал и тут же про себя зачурался — не дай Перун, вспомнит. Видоки подобных дел, что слишком много знают, долго не живут и жалеть их обычно не принято.
— Добро, — кивнул Волчий Хвост, и Кроп, всё так же недоумевающе глядя на него, медленно поднялся на ноги. Нерешительно скосил глаза в сторону чары. Не шевельнув и мускулом лица, Волчий Хвост протянул руку над столом и, наполнив чару, передвинул её отроку. Кроп торопливо и обрадовано цапнул чару со стола и в три глотка выхлебал вино. Волчий Хвост поморщился — невежа, это кипрское-то? — но тут же вспомнил, как только сегодня утром сам глотал это же самое вино точно так же.
Допив, Кроп удало тряхнул чупруном, падающим на левую сторону головы, и поставил чару на стол, слегка пристукнув.
— Благодарствую, боярин!
— Скачи в Детинец. Я вскоре за тобой буду, — пообещал Волчий Хвост.
Кроп вынырнул за дверь. Воевода откинулся на спинку кресла и паки закрыл глаза. Ехать в Детинец не хотелось до зела. Не любил Военег Горяич Владимировых пиров, да и самого князя — не особенно. И князь отлично знал — за что. За клятвопреступление, за братоубийство. Сей час, вестимо, многие кричат, что Ярополк-князь первым открыл кровавый счёт, убив Вольга. Подхалимы кричат. Ярополк был неповинен в смерти Вольга Святославича, а Владимир в смерти Ярополка — виновен. И можно сто лет твердить, что смерть Ярополка была необходима для единства Руси, для спокойствия земли, чтобы не делить Русь… но убийство есть убийство и кровь есть кровь! И всё одно Русь ныне не едина — под властью Владимира Святославича едва половина прежней Руси: Киева, Новгород, да Днепровский путь. И всё. Древляне наособицу, северяне и радимичи такоже, про дрягву и говорить нечего… Только вот выбора особенного у Волчьего Хвоста нет — из всех братьев Святославичей в живых на Руси остался только Владимир, а никого, опричь Святославичей ни Киев, ни Русская земля не примет. И опричь Владимира служить больше некому, не тешить же тех, кто от Руси отколоться хочет.
Мысли Волчьего Хвоста вдругорядь прервал тихий крадущийся шаг. Воевода раскрыл глаза и увидел крадущегося по переходу мимо двери сына.
Некрас мягко, по-звериному, шагнул через порог, и воевода невольно улыбнулся. Сын водил в бой сотню воев и уже имел прозвание. После отца он унаследовал непонятную иным любовь к волкам — их родовая легенда говорила, что основателем рода был волк-оборотень. На шее Некрас носил ожерелье из волчьих клыков, и звали его в дружине Некрас Волчар. Волчий Хвост даже залюбовался, глядя, как движется сын по гостевой горнице. Высокий, гибкий, жилистый, он рождал удивительное ощущение силы. Волк и волк!
Сын не заметил, что Волчий Хвост исподтиха наблюдает за ним. Пройдя по горнице туда-сюда, что-то убрав и переставив, Волчар протянул руку к кувшину, намереваясь взять чару, и наткнулся на отцовский взгляд.
— Доброе утро, — сказал воевода насмешливо.
— Утро доброе, — отозвался Некрас, чуть помедлив от неожиданности. — К князю зовут?
— Зовут, — кивнул Волчий Хвост нехотя. — Не хочется, а надо.
— Попала собака в колесо — пищи да беги? — сказал сын насмешливо, но так, чтобы не выйти из граней приличия.
Воевода глянул на него мрачно, и усмешка сбежала с лица Некраса.
— Ты когда сегодня домой-то явился? — и, не дожидаясь ответа, Военег захолодил голос. — К третьим петухам, небось?
— К первым.
— Тебе сей час не об игрищах, а о службе надо думать! — повысил голос Волчий Хвост.
Некрас глянул на отца вприщур:
— А я что, в службе последний?
Волчий Хвост смягчился:
— Нет, не последний, — помолчал. — Ладно. Отоспался? Вот и добро. В Детинец-то едешь ныне?