Кажется, вышло не слишком убедительно.
Встряхнувшись всем телом и крепко прижимая к себе папку с отчетами, маиссо повернул к направлении Малого Дома. Он успел проковылять не более десятка шагов, когда до него долетел истошный, захлебывающийся вопль.
«Кто-то сорвался в шахту. Упала вагонетка. Взорвался котел», — Анкис неловко припустил бегом, переваливаясь на коротких ногах и балансируя задранным хвостом. Вопль не стихал, ввинчиваясь в дрожащее над Хаабо жаркое марево, и вроде как быстро приближался. Насколько мог судить запыхавшийся Анкис, голосили неподалеку от корпусов очистки руды.
Мимо него с урчанием и паническими взвизгами проскакали слаики. Придерживая карабин, отдуваясь и звеня сбруей, за ними поспешал хумансоо-блюститель. Анкис попытался выкрикнуть вслед «Что случилось?», но только беспомощно засипел перехваченным горлом.
Врожденная, растворенная в крови боязливость визжала, призывая найти укрытие и затаиться. Долг работника Хаабо приказывал немедля разобраться в причинах инцидента и принять меры.
Проклиная фамильную трусость, маиссо избрал нелепый компромисс: пригнувшись и укрывшись за промывочным лотком, он потрусил в направлении криков. Мгновение назад отчаянные вопли кромсали знойный воздух, а теперь вот стихли. Вжав голову в плечи, Анкис подозрительно огляделся по сторонам. Поднятый на высоту роста хумансоо желоб лотка, дощатые настилы, перевернутые тачки и рассыпанные инструменты... Как назло, ни одной живой души вокруг. Рудник, где постоянно находишься под прицелом тысячи глаз, словно вымер.
Над головой помощника управляющего надрывно звенели насекомые. Пытаясь взбодриться, маиссо сбил языком особо настырного жука. На вкус тот был отвратителен, жесткий и горький, но привычное движение челюстей помогло собраться с духом. Чего, собственно, он перепугался? Ну, кричали. На руднике постоянно орут, и днем, и среди ночи. Несомненно, что-то стряслось, но блюстители наверняка поблизости. Сейчас он все выяснит...
Стрекочуще урча, существо перескочило через опрокинутую тачку. Оно ничуть не напоминало тварь, убитую минувшей ночью, и во внезапно обострившейся памяти Анкиса всплыло определение из ксенологического кодекса хумансоо — «Рукокрылое».
Тварь шустро перемещалась на причудливо изогнутых конечностях, обтянутых кожистой перепонкой цвета пожухлой листвы. На изогнутой короткой шее обильно топорщилась черно-рыжая не то шерсть, не то щетина. Длинные тонкие клыки глубоко вонзились в ногу шахтера-хумансоо. Тварь самую малость уступала человеку в размерах, но была неизмеримо сильнее, судя по тому, с какой легкостью она волокла за собой крупную добычу. Блаживший хумансоо истекал кровью, но оставался в живых и яростно дергался, пытаясь вырваться. Беспорядочно хватавшиеся за стебли жесткой травы руки шахтера чудом наткнулись на брошенную мотыгу, и он немедля нанес удар.
Острие проехалось по перепонке, разрывая тонкую кожу в клочья. Тварь завыла, Анкис непроизвольно зажмурился и присел, накрепко прильнув к шершавому бревну, подпирающему лоток и монотонно твердя: «Меня здесь нет. Меня здесь нет».
Грохнул выстрел, сухой и трескучий. Одновременно с ним маиссо уловил хрустящий удар и короткий выдох-всхлип человека — звук, с которым смерть подводит итоговую черту. Анкис рискнул приоткрыть один глаз. Увидел нелепо распластанную фигуру в темной луже. Вытоптанная красная земля Хаабо стремительно поглощала драгоценную солоноватую жидкость, пропитываясь ею, насыщая пожухшие под яростным солнцем стебли и корни...
Рукокрылое упругим прыжком забросило себя на качнувшийся желоб и, быстро перебирая цепкими когтями на изломах крыльев, устремилось прочь. Оборванная перепонка на одном из крыльев болталась обрывком грязной тряпки.
— Оно здесь! — неожиданно сам для себя пронзительно заверещал Анкис. В кои-то веки помощник управляющего сожалел о том, что пренебрег советами майора Шолто и не таскал с собой никакого оружия. — Удирает по желобу! Все сюда!..