Потом он убил их. Разжился водой и… хе-х! – едой. Но раны заживали очень долго. Он думал, что подохнет от чертовых ран.
И этих троих он прикончит не моргнув. Подпустит ближе и из укрытия угостит свинцом. Он ведь успел отправить к дьяволу многих. И там, и здесь – где бы это здесь не находилось. Перед вратами ада выстроилась длинная очередь: уездные дворяне и их прихлебатели, жандармы, бандиты с большой дороги, задиристые гимназисты, завсегдатаи кабаков и трактиров. Он привык смотреть на мир сквозь прицел. Он привык продлевать жизнь себе, забирая чужие жизни. Такой суровый рецепт выписала ему хромая судьба.
Трое остановились, видно, что-то учуяли. А может, всего лишь решили полюбоваться его – его!!! – оазисом издали.
Револьвер и бомба в тайнике…
Бомбу бы сюда. Взлетели бы к рыжим небесам потроха назойливых бродяг!..
А оазис со стороны смотрелся заманчиво: кожистые деревья стоят стволом к стволу, висит туман над уродливыми кронами. Покачивается спелая ягода на кустарниках. Съешь одну такую, и целый день – будто теплого вина напился. Слышно, как журчит вода и как щелкают, перекликаясь, невидимые птахи. В этом похожем на мираж месте любой выходец из пустоши потеряет голову, кинется, позабыв об осторожности, под сень похожих на куриные лапы деревьев.
И нарвется грудью на штык винтовки Хлыстова.
Хозяин оазиса бдительно охраняет владения. От разномастных тварей, от механических отродий, но пуще всего от распроклятых людей.
Если возле щебнистого склона начать копать похожий на ржавчину грунт, то обнаружатся косточки, кости и костомахи. Какие-то железяки: оружие ли? амуниция?
Он скрупулезно очищал оазис от постороннего хлама. Он не нуждался в лишнем; он был богат, потому что ему хватало малого. Воду, еду и тепло даровали оазис и прилегающая пустошь. Одиночество… Впрочем, одиночество казалось ему благом.
Моряки подошли достаточно близко. Сияют три пары глаз, слышится довольное бормотание. Двое разводят руками, словно рыбаки уловом хвастают. Словно собираются заключить его – его! – оазис в объятья. А третий и вовсе сунул под мышки большие пальцы и давай приплясывать.
Грянул выстрел. Белая форменка плясуна мгновенно напиталась кровью: Хлыстов угодил ему точно в преисполненное радостью сердце. Мгновенно передернул затвор и взял на мушку следующего. Палец замер на спусковом крючке: моряки отреагировали незамедлительно; на сей раз, видимо, на оазис набрели тертые калачи. Первый бросился на землю и в падении выхватил револьвер. Второй кинулся обратно, к склону. На его-то долю и пришлась следующая пуля. Схватившись за зад, он покатился по щебню.
Вновь клацнул затвор, черный зрачок дула принялся выискивать новую цель, но последняя мишень оказалась «с огоньком». Моряк крякнул, перекатился и оказался за похожим на гнилой зуб камнем.
– Чего палишь-то, дура?! – фальцетом выкрикнул он из-за укрытия.
Хлыстов ждал. Он мог часами лежать на холодной земле, прикипев к винтовке, не спуская глаз с места, откуда должна появиться жертва: словно кот у мышиной норы. Поднималась и опускалась от размеренного дыхания широкая спина, указательный палец свободно лежал на спусковом крючке; бледное, слегка одутловатое лицо было безмятежно. Хлыстов будто бы спал с открытыми глазами. Он не моргал, не шевелился.
– Эй! Откликнись! – не унимался моряк. – Ты слышишь, человече?
Его раненный в зад приятель карабкался вверх по склону, оставляя за собой кровавый след. Жадные до влаги мхи поглощали эту невесть откуда взявшуюся до сезона дождей жидкость, разрастаясь на глазах и наливаясь солнечной желтизной.
– Послушай, брат! Мы не со злом пришли, Христом святым клянусь! – увещевал моряк. – У нас есть еда! Да, у нас много еды!
Как бы не так! Врите, но не завирайтесь! Хлыстов нацелился на раненого, – больно уж прытко тот карабкался вверх. Вот-вот уйдет. Нацелился, но в последний момент пожалел пулю. Снова перевел ствол на камень, за которым засел неутомимый говорун.
Ни черта у вас нет, бродяги! В этом мире только Иван Хлыстов по прозвищу Хлыст крепок и зажиточен. И делиться он ни с кем не собирается!
Эх, бомбу бы сюда!.. Бомбочку! Ту, что осталась в тайнике на заднем дворе каретного депо в Ак-Мечети. Ему так и не удалось забрать ее. Когда свечерело, он угодил в засаду.
– Мы – моряки! Балтийцы! Тьфу!.. Да отзовись же, сучий сын!!
Говорун не утерпел, высунулся из укрытия. Трижды пальнул из револьвера «в молоко» и снова юркнул за камень.
Хлыстов не пошевелился.
Напитавшийся жидкостью мох выпустил гибкие усики. Кончики усиков стали утолщаться, превращаясь в рыхлые кругляши. Раненый почти добрался до вершины склона. Вот-вот перевалит за него и скроется с глаз. Не беда – дальше пустошь, а с пулей пониже спины далеко не уйдешь.