Гриф сразу сообразил, кто наследил у входа и предположил, что изначально псов было двое. Мутанты редко попадают в аномалии, но спешка и страх перед выбросом заставили одного из них совершить ошибку. Снаружи снова громыхнуло, прямо над амбаром. Да так, что содрогнулись стены.
- Спокойно, Салабон, - сказал невозмутимо Гриф, - если бы он хотел тебя тяпнуть, то уже бы это сделал. Он, как и мы спасает свою шкуру.
- Пристрели его, - пропищал Алексей, потея от ужаса. Капля пота скатилась меж бровей по переносице и затекла в глаз. Алексей сильно зажмурился, превозмогая жжение.
- Пока мы его не трогаем, - продолжал спокойно вещать Гриф, - он не намерен трогать нас, тем более, что нас больше. Мы заключим перемирие на время выброса и потом разойдемся, каждый по своим делам. Ты, Салабон, давай без резких движений, потихоньку отползай, а я тебя подстрахую. Думаю, мутант поймет наши намерения и не вцепится тебе в глотку.
Алексей сглотнул, с мольбой посмотрел на сталкера.
- Давай, - с железной ноткой проговорил Гриф.
Миллиметр за миллиметром, не сводя перепуганных глаз с оскаленной пасти, Алексей двинулся по стене. Когда отполз на два метра, быстро перекатился, сдернул со спины дробовик, направил на пса.
- Убери пуху, - сдержанно, но твердо потребовал Гриф, - в убежище никто не умрет, это как в Африке во время засухи - что-то вроде водяного перемирия.
Алексей посмотрел на сталкера. Спокойствие и уверенность Грифа передались и ему. Он опустил помповик, встал на ноги: «И что мы будем здесь с ним делать? А если выброс продлиться не один час и нам придется заночевать?».
- Будем спать по очереди, - сказал Гриф, переместил луч фонаря на стеллаж и направился в ту сторону. Оказавшись в темноте, Алексей поспешил за сталкером, по дороге доставая из рюкзака свой фонарь. Слепой пес, тем временем, перестал скалиться, облизался, повертелся на месте, лег, положил морду на лапы.
Блестящие предметы на стеллаже оказались пустыми железными ведрами. Рядом в углу штабелем до самого потолка высились сборные железные ящики под корнеплоды. Ничего больше в амбаре не обнаружилось. Гриф вставил фонарь в специальный держатель на разгрузке, стянул пару ящиков на пол, сел сверху. Из нарукавного кармана достал целлофановый пакетик. Вытряхнул на ладонь грамм пять зеленого порошка, ссыпал под язык. Лицо его скривилось от оскомины.
Над головами снова громыхнуло, молния озарил амбар. В ярком квадрате, протянувшемся до стены, гнулись тени трав, словно вырезанные из черной бумаги.
У Алексея не было крепежа под фонарь, по этому держал его во рту, пока стягивал ящики.
Гриф выключил фонарь, прислонился спиной к кирпичной прохладной стене. Боль в правом боку была еще терпимой, но он знал, без «ударных аккордов» не обойдется. Приближение приступа он ощутил, когда покинули сгоревший хутор.
Анестезирующий холодок растекся по рту. Гриф закрыл глаза, сказал, немного картавя и сглатывая слова: «Харе батареи сажать. Выруби фонарь».
- А он? - спросил Алексей.
- Выброс скоро кончится, и он уйдет.
- С чего ты взял, что скоро кончится?
Гриф ничего не ответил. А в подтверждение его слов громыхнуло, уже южнее и глуше. Они сидели в темноте, прислушивались к стихии, к сварливому бормотанию зоны, к смерти, расхаживающей по проклятым землям и собирающей неприкаянные души сталкеров, которые не успели забиться в щель, вдавиться в трещину, зарыться в звериную нору или подлезть под плиту.
- У меня мать с отчимом не просыхают, - заговорил Алексей негромко. Голос его прозвучал сухо. Он подумал, что неплохо бы воды глотнуть, но передумал. Он с самого начала знакомства с Грифом искал момент, чтобы рассказать ему о своих веских причинах оказаться в зоне. Ему казалось важным, чтобы Гриф об этом знал. Без суеты, в темноте, не видя бесчувственных глаз, он мог собраться с мыслями, а точнее набраться смелости.
- У нас деревня вся такая, - продолжил Алексей. - Из двухсот дворов осталось пятнадцать. Работы нет, кто порукастей, да пошустрее по городам двинули. А лодыри да алкашня остались. Скучковались и вот ходят по домам, считают, чья следующая очередь гостей принимать. - Алексей замолчал, вспомнил, что творилось в Яваршино, тяжело вздохнул и заговорил вновь. - У Старчаков трое ребятишек дома осталось. Родоки на сабантуй к соседям свалили. А им холодно стало. По осени дело было. Печку разожгли и легли спать, а заслонку не выдвинули. Пьяные Валька с Сашком пришли под утро, а дома дым коромыслом. Леха с Толиком и Иришкой окоченели уже. - Алексей шмыгнул носом, рукавом вытер сопли. - Я увезти их хочу. Бабулю с мамкой. Она раньше не пила. Это Колян ее тянет. А бабуля слепая. Катаракта у нее на оба глаза. Вылечить хочу. Дом где-нибудь куплю в месте, где деньгу зашибать можно. У меня права есть, шоферить умею. И мамку устроить бухгалтершей надо. Она раньше в нашем совхозе главбухом была. - Алексей замолчал, прислушиваясь к ровному дыханию слева. - Гриф, ты спишь?
- Нет, - не сразу ответил сталкер, подумывая, не притвориться ли и, правда, спящим. По большей части «отмычки» мечтали о разном, но в то же время об одном и том же. Все они с удовольствием делились планами, когда с мешком денег из зоны воротятся: о тачках пантовых, о виллах на побережьях, о курортах, о жирной, ленивой жизни, о дорогих безделушках, о «телычах», об униженных врагах, как весь мир крутить будут и ничего у них не отвалится.
Попадались, правда, и оригиналы. Один кольщик мечтал о своем тату - салоне, хотя кожа его была девственно чист. Гриф поначалу ему даже не поверил. Другой пошел в зону, чтобы заработать тугриков на бюст своей сожительницы. Уж очень он по этому поводу убивался. Всю дорогу только и болтал о сиськах, пока вконец не достал Грифа и тот решил - дешевле пустить его в мясорубку, чем тащить еще пятнадцать километров до Агропрома.
В амбаре повисла тишина. Где-то в отдалении громыхал и зверствовал выброс. Из угла, где лежал слепой пес, послышался тяжкий вздох. Темнота сразу сделалась неуютной. Алексей обернулся, ничего не увидел. Поборол желание включить фонарь и заговорил вновь: «Больше всех бабулю жалко. Ее пенсию мать с Коляном пропивают. Я-то ладно, могу и день, и другой без харчей, а бабуля слабая. Только куры и спасают. Я с Коляном справился бы. Несколько раз схлестывались, да дружков у него целая деревня. Разок так мне бока намяли, что в больницу загремел. А пока там валялся, бабуля чуть с голоду не померла. Они ее вместе с кроватью в курятник переселили, чтобы не кряхтела и еды не просила. Хорошо, что не в сарай. Она там сырые яйца пила. Она не мамкина мать, а отцова. Обуза она им, терпят только из-за пенсии. Отца я не помню. Бабуля говорила, что он под косилку попал. Пьяный шел с реки…
- Тихо, - Гриф перебил Алексея. Парень прислушался. Громовые раскаты были едва слышны, а в амбаре стало как будто светлее. В полумраке уже можно было различить лежащий в углу темный комок. Слепой пес поднял морду и пристально смотрел через дверной проем, словно тоже прислушивался к происходящему снаружи.
- Вроде закончилось, - сказал Гриф, встал и прошел к выходу. Некоторое время стоял, прислушивался, всматривался. Затем развернулся на каблуках, отошел к стеллажам, достал пистолет и несколько раз выстрелил в сторону пса. Пули ударились в стену, выбивая крошку. Мутант взвыл, подпрыгнул на метр, кинулся бежать, врезался в стену, отскочил.
- Тупая скотина, - процедил Гриф, подбежал и пнул того в зад, придавая направление к выхода. Пес зарычал, оскалился, клацнул зубами, но задерживаться не стал. Гриф убрал пистолет, подошел к выходу, проследил его путь: «Давай, Салабон, поднимай крестовину и дуй за мной, а то, не ровен час, карусель нам выход перекроет».
Глава 6. Откровения
Гриф держал путь на «крест Брома». Мимо проплывали унылые осенние пейзажи, вздыбленная земля, вдали, словно соломенные конусы возвышались мачты ЛЭП.
- Ты пса специально оставил, чтобы после выброса запустить «отмычкой»? - поинтересовался Алексей, шествуя первым.
- Угу. Давай вон на тот пень двигай, - сказал Гриф и указал пальцем.
- А про перемирие это треп? - допытывался Алексей.
Гриф не отвечал, и Алексей обернулся. Сталкер шел следом, повернул голову и смотрел куда-то в сторону. Алексей проследил за его взглядом. Вся растительность коричнево-багряного леса стояла нагой. Ни одного листочка, словно его долго трясли и обдували. Опушка была засыпана трухой рыжего цвета, а там, где стояли раньше деревья, высились остроконечные пирамиды этой самой трухи.