Переезд оказался заклиненным, и пришлось форсировать насыпь железной дороги. Всё оружие, какое нашли, конечно забрали. БТР тоже занял своё место в колонне, а до лагеря оставалось совсем чуть-чуть.
37
В лагерь добрались уже глубокой ночью. Их встретила тишина, покой и порядок. Андрей с Семёном на цыпочках пробрались к себе в комнату, на ощупь нашли свои матрасы и завалились спать. Утром как не странно, Андрей проснулся сам, более менее выспавшись. Жена в тёплой куртке сидела на диване и из бутылочки кормила младенца. — Привет моя хорошая, тебе очень идёт этот пуховик. Ты в нём кажешься круглее и мягче, а значит ласковее и добрее. И я тоже как этот малец, хочу завтракать. — Твои комплементы сомнительны, но самое главное бестолковы, потому что завтрак для тебя, уже пошла готовить младшая дочь. А в пуховике я, не просто так, а потому что дома холодно и поэтому я прошу тебя, нет я требую, решить эту проблему. У нас маленький ребёнок, а значит, ему необходимы хорошие условия. — Андрей вылез из под одеяла. — Доброе утро — тихо сказал Семён тоже поднимаясь разбуженный Андреем. — Привет Сёма. — гораздо ласковее чем Андрею ответила жена. В доме действительно было прохладно. И Андрей почесав затылок, как бы пытаясь этим расшевелить мысли, сказал — Хорошо, что ни будь, придумаю насчёт печки. — но поняв что мозг ещё спит, снова вернулся к желудку — А где моя самая любимая, из младших дочерей, младшая дочь? — спросил он поглаживая живот. — На первом этаже на кухне — ответила жена — Пойду ей спою деферамбы. Ну и прослежу, что бы она не чего не испортила. — Андрей встал, оделся и вышел, в след за ним, застёгиваясь на ходу, выбежал Семён.
Завтракать пришлось практически опять сухпойком. Андрей конечно не удержался и начал помогать дочери готовить яичницу, но быстро соображающая дочь, просто передала готовку в его руки и моментально испарилась из кухни, Андрей даже заметить этого не сумел. Оставшись на кухне главным, он перешёл к активным действиям. — Смотри Сёма и учись, ну и заодно восторгайся, в старости кусок хлеба и банка керосина будут обеспечены.
Андрей поставил нагреваться две сковороды, на одной он жарил нарезанный полукольцами лук. На другую, он кинул кусок сливочного масла, в котором поджаривал гренки из нарезанного белого хлеба. Поджарив он вырезал из серёдки мякиш, получая хлеб в виде буквы о. В серёдку разбивал яйцо, сверху положил жареный лук и нарезанную колбасу, дождавшись, когда с низу яйцо поджариться, он переворачивал хлеб, на другую сторону заставляя яйцо жариться с другой стороны. Готовую гренку, он посыпал тертым сыром и зелёным луком. Этот процесс превратился в конвейер. Готовые гренки исчезали из кухни точно также как до этого его младшая дочь, совершенно незаметно для Андрея. Уже и Семён подключился к приготовлению, но набрать сколько ни будь гренок себе на завтрак, у них всё равно не получалось. Поняв, что он может готовить вечно, но так и не позавтракать, Андрей последние приготовленные две гренки, для себя и Семёна накрыл тарелкой — Неси на улицу за столик, а я сейчас сухпай разогрею и приду. — Он вывалил две банки каши на сковороду с жареным луком, добавил туда банку тушенки, посыпал это всё сыром и подогрев вышел на улицу. В беседке за столиком сидел Семён, рядом с ним глядя куда-то в даль, стоял Лёха и сверкая перстнем, доедал последнюю гренку. Увидев Андрея с сковородой, его взгляд сфокусировался, а дожевывающий последнюю гренку рот, начал кривиться в улыбке. — Хлеб забыл, сейчас вернусь. — Андрей, не выпуская из рук сковороды, вернулся на кухню. Тут он, на вторую сковороду, вывалил четыре банки консервированной каши и одну банку тушёнки, быстренько разогрел всё и замаскировал оставшимся зелёным луком. Положив поверх каши буханку хлеба, он вынес обе сковороды на улицу и отдал ту, в которой было больше каши, Лёхе на растерзание. Завтракали под шутки Андрея, требующего подробного рассказа об Анжелине, на что Лёха угрюмо отвечал — Не было не чего, я жене не изменяю. А то что она, он, — он закашлялся. — Анжелина оказалась с особенностями, так я про это ни сном, ни духом, а то вообще бы к ней не подошёл. — А перстень на пальце, это зачем, на долгую память? — не унимался Андрей. — Это как ты говорил. Не верь, не бойся, не проси. Верить ни кому нельзя, даже тебе, ты же всё знал Рыжий, и вполне мог меня остановить. Второе, бояться после такого, мне уже действительно нечего. Ну и не проси, сами всё дадут. — он опять сверкнул перстнем на пальце.