— Фонари включить, — тихо скомандовал Рябов.
Коридор без единого огонька тянулся в обе стороны от лестницы вдоль всего корабля.
— Что это тут, — пробормотал кто-то из матросов.
— Отставить треп! — приказал Рябов.
— Товарищ старший лейтенант… — начал было матрос Черных, но Рябов только зыркнул на него, и тот решил промолчать.
— Черных, Абумов — ждете здесь, остальные — вперед!
И Рябов первым пошел в сторону носовой части корабля.
Абумов посмотрел вслед удалявшемуся отряду, потом посветил в противоположную сторону. Там был тупик. Рядовой глянул под ноги и тихо спросил товарища:
— Это что такое?
— Где? — отозвался Черных, в это время осматривавший зачем-то потолок.
— Где-где… внизу, блин! — шепотом ругнулся Абумов.
Черных тоже посмотрел на пол.
— Не знаю, — озадаченно сказал он. — С каких это пор на военных кораблях паласы расстилают?
Над головой раздались шаги.
— Стой, кто идет! — сказал Абумов, и оба солдата нацелили автоматы вверх, в люк.
— Старшина Короленко, — ответил знакомый голос. — Где Рябова девали, изверги?
— Туда пошел, товарищ старшина, — Абумов указал рукой направление.
— Хорошо. Мы тогда в другую сторону, — и он сделал знак еще двоим матросам следовать за ним.
Впрочем, не прошло и минуты, как все трое вернулись.
— Чепуха какая-то, — пробормотал старшина. — Ни одной двери… Где там ваш Рябов?
— Наш, — машинально поправил его Черных, всматриваясь в темноту. — Наш Рябов…
— Тупик, — Рябов оглянулся, — Швейцер, как там у вас?
— Тоже тупик, товарищ старший лейтенант…
— Так не бывает, — хмуро сказал Рябов.
И в этот момент пол под ногами дрогнул раз, другой, возник низкий, давящий на уши гул — и в стене рядом с Рябовым распахнулось овальное отверстие. И еще одно возникло за спиной Швейцера и его приятеля Заблудовского.
А потом тонкие белесые нити метнулись к четверым солдатам и втащили их в нутро корабля.
— Кричали, что ли? — вскинул голову Короленко.
— Э… Кажется… — начал Абумов, но старшина не дал ему договорить:
— Николаев, Вольф — за мной!
Им не удалось сделать и пяти шагов. По обе стороны коридора открылись люки — так Короленко это понял — и что-то схватило его и Николаева. Вольф успел затормозить, но, судя по воплю, сцапали и его.
— Абумов, Черных, живо от!..
Старшина не договорил. Белесые нити скользнули ему в открытый рот и дальше — в носоглотку, пищевод и легкие. Он закашлялся, попытался было сжать зубы — и захрипел от выворачивающей его наизнанку боли.
И еще он понял, что ни Абумов, ни Черных больше не помощники.
Онопко прошиб холодный пот. В свой треклятый бинокль он видел…
Как двое матросов, осматривавших рубку, взмахнули руками и провалились куда-то вниз…
Как один из тех, что стояли у люка, отпрянул в сторону, ударился ногой об ограждение и свалился в воду, а второго что-то схватило и втащило в этот люк…
Как корабль дал вдруг задний ход и подмял под себя катер береговой охраны…
Как матрос с другого катера, оставшийся за штурвалом, выскочил за борт…
И еще Онопко слышал выстрелы. Оставшийся на катере начал палить вверх, а кто-то из матросов на берегу выпустил пару длинных бессмысленных очередей по кораблю.
А корабль тем временем развернулся и, быстро набирая ход, двинул в открытое море, таща за собой два катера береговой охраны — в одном из которых еще оставался один размахивающий автоматом солдат.
Онопко следил за кораблем, пока тот не вплыл в облако тумана, то самое, грязно-серое со слабыми голубыми искорками, вспыхивавшими то тут, то там. И — если только это не было обманом зрения вследствие нервного перенапряжения, — Онопко увидел, что корабль начал меняться.
А после — пропал.
Матрос Лукьянов не знал, что ему делать. Он сидел, вцепившись левой рукой в штурвал, и пытался прицелиться из своего автомата — но куда?
Потом со стороны корабля раздался громкий треск. Обшивка пошла трещинами, словно корабль что-то взламывало изнутри, как безумная улитка, решившая избавиться от своей раковины.
Лукьянову больше всего хотелось упасть на дно катера, закрыть голову руками и, может быть, заснуть. Или — проснуться. Но он не мог. Левая рука не подчинялась. Единственное, что он смог сделать — это отвести взгляд от того, что проглядывало сквозь трещины расползающейся обшивки и того, что было за ней…