Его сын не потеряет отца. «Люблю», — шепчет в тишину собственного разума Трандуил, кивая сыну в ответ. Не стоит оно того.
Комментарий к Через боль, через страх
Глава писалась больше по книгам, нежели по чудной кинотрилогии ПиДжея, а потому Тауриэль здесь успешно не появилась. Она очаровательна, но не в этот раз. За канон!©
Пы.Сы. Эру храни валерьянку и зеленый чай.
========== Унося Звезду в руках… ==========
Все всегда заканчивается хорошо. Если все закончилось плохо, значит, это еще не конец.
Пауло Коэльо
Трандуил утирает рот тыльной стороной ладони, сплевывая кровь. Он прикрывает на миг глаза, позволяя себе вдохнуть полной грудью затхлый, пропахший дымом и гарью, воздух. Замирает на мгновение, силясь дыхание восстановить, да сердце, набатом в ушах стучащее, успокоить.
Он прислоняется к ближайшему дереву, устало соскальзывая вниз по стволу и закрывая лицо руками. Слишком долгий день.
Армия орков наступила еще на самом рассвете; Трандуил был благодарен небесам за то, что так и не отдал приказа отозвать воинов с южной заставы, которые и успели таки предупредить о нападении, пусть не отразив, но временно задержав напавших. Это дало им несколько часов форы, столь необходимой. Но только цена оказалась слишком высока.
Они потеряли чересчур многих — Трандуил знал это, буквально кожей чувствовал, даже будучи отрезанным от большей части своих войск и потому потерявшим всякие средства связи и возможность узнать о том, что же происходит. Он устало потирает лоб, по привычке пробегая пальцами по коре дерева и кривится, будто от внезапной вспышки боли.
Лес умирал. Он горел, кричал разноголосым хором, пылая заживо, да лишь пеплом по ветру рассыпаясь. Трандуил чувствовал и это, как ощущал многое, невыносимо многое другое. Лес давно уж стал неотделимой частью самой его сути, сущности, корнями впившись глубоко под кожу, да душу к темной земле привязывая навечно.
Это, быть может, было и страшно — о, он помнил, насколько сильно был напуган поначалу, запутавшись и едва окончательно не потерявшись в лабиринтах собственного разума — но так болезненно необходимо теперь. Трандуил жить без Леса не мог, как нельзя выжить, потеряв если не голову — фэа. Личность потеряв навеки, самого себя, раз и навсегда, не выжить, и уж тем паче не остаться прежним.
Трандуил позволил себе когда-то незримо давно такую глупость как привязанность. Не к живому, не к эльфу иль даже смертному — к Лесу. Безмолвному созданию Эру, разума и души лишенному. Но так было нужно. Он пролил кровь, дал клятву и прошел морготов обряд, став тем, кем являлся сейчас и кем стать всегда должен был. Такова судьба, его путь, каким бы сложным, да путаным тот бы ни казался.
Этот Лес стал его жизнью, даря смысл тому существованию на грани бытия, что вел он долгие столетия подряд, медленно утопая в черных водах собственной души. В этой земле была его кровь, в древах — сила, в воздухе — вся жизнь. И Трандуил знал, до тошноты хорошо осознавал, что со смертью Леса придет и его конец. Но отчего-то не жалел о том вовсе, будто бы и в самом деле помешавшись…
На свете нет ничего дороже жизни — это он знал всегда, превыше всего ценя и свою жизнь. Но умереть вместе со своей землею казалось до странности правильно, пусть и едва ли Трандуил смерти жаждал. Он хотел жить — хотел думать, что действительно желал того — но вместе с тем до боли прекрасно понимая, что жизни в случае смерти лесов Эрин Гален не бывать. Не для него.
Крепко сжав кулаки он заставляет себя подняться на ноги, стискивая в пальцах и рукоять меча. Бой не окончен вовсе, все только начинается — Трандуил уверен. Войны не длятся пару часов, не длятся день-два, нет, никогда. Битвы, сражения — быть может и да, но не войны.
Схватка начинается со звоном стали да острым звуком спущенной тетивы, завершаясь глухим стуком последнего тела, на землю тряпичной куклой осевшего. Война же начинается убитым часовым, черными огнями, да страхом, что сковывает, до костей пронимая. Трандуил за свою жизнь повидал слишком уж многое, чтобы не суметь в тот час ясно понять для себя лишь одно: война, начатая тысячелетия назад закончится наконец лишь сейчас.
И только от них — от него — зависит чем — прахом ли сгоревших деревьев и пеплом сожженных тел тех, кому умирать бы и не следовало никогда, иль черной кровью проклятого морготова отродья, землю пропитавшую. Трандуил знает, что гибели своего народа допустить не может — права попросту не имеет, не теперь. Ему нельзя ошибиться, нельзя оступиться, малейший промах значил бы теперь конец всему.
Поражения он себе позволить не может — слишком уж цена высока. Пред глазами вновь встает болезненно-детское, все еще тошнотворно юное, лицо сына с ярко пылающим взором, вынести который Трандуилу давно уж не по силам. Такова цена проигрыша.
Он обещал Леголасу эту победу, а, значит, обещание сдержит. У его сына будет чистое небо над головою, будет и то самое невыносимо светлое будущее, получить которое самому Трандуилу так никогда и не удалось. Его сын достоин жизни в мире, достоин покоя.
Трандуил не хочет — попросту не может заставить себя — думать о том, что с сыном сейчас. Жив ли, здоров, где теперь он, с кем… Что стало с ним, как изменился и изменился ли, куда завела его судьба, как жизнь извернулась, каким вернется. Он вернется, обязательно вернется — Трандуил знает. Леголас ведь обещал, он всегда сдерживал обещания, да клятвы. Прежде — да.
Сын возвратится, когда-нибудь позже, когда все закончится наконец, завершившись тем самым, невозможно счастливым, финалом родом из древних баллад, в который Трандуил не верил еще с детства. Но Леголас, помнится, напротив, те сказания особенно сильно любил.
Его сыну отчего-то всегда нужно было знать, что тот самый «конец» — непременно будет, и, разумеется, Трандуил не мог не солгать ему, опрометчиво обещая, что будет когда-нибудь и пресловутое «долго и счастливо». Нет, не будет, не для них, не для него — уж точно. Трандуил давно уж в это «счастливо» верить перестал, считая вместе с тем, что и «долго» несет за собою лишь проблемы.
И был прав, как оказалось веками позже. Долго, как вдруг стало ясно, как правило, значит лишь чуть больше боли, горя, да страха, чем живой вынести способен, а счастливо и вовсе не существует. Он рвано выдыхает, с трудом пробираясь все глубже в чашу сквозь поваленные стволы деревьев, да серебряные сети паутины.
В голову отчего-то лезут мысли излишне странные, диковинные порою, но то, быть может, лишь к лучшему — сил думать о том, что происходит сейчас, совсем рядом, у него нет более. Его народ, его воины умирают где-то там, незримо далеко, страшно близко, руку только протяни… Кричит, шепчет на тысячи голосов, ветром в ветках да листве, вопя, лес, ужасающе медленно погибая, задыхаясь в проклятом огне, орками разожженном.
И Трандуил, чудится, впервые в жизни не знал что делать должен, разрываясь меж желанием отбросить всякое здравомыслие и ринуться в бой, иль затаиться где, собирая воинов да после ударить единым войском. Бездействие да невыносимо долгие блуждания в потемках в поисках и мучительно долгом ожидании невесть чего душили его, убивая ядом в сто крат хуже любой отравы.
Решение он принимает молниеносно, не сомневаясь ни мгновения — зачем? Меч призывно поет в руке, и Трандуил криво усмехается, рассекая в клочья седую паутину. Мерзость, уродство и искажение — тому не место было в его королевстве. И будь он проклят, если эту проклятую падаль не истребит, уничтожив абсолютно все, до последнего. О цене и последствиях позже разговор пойдет, да и едва ли то теперь важно.
Ветки бьют по лицу, и он едва не падает, споткнувшись о лежащее в корнях гигантского древа тело орка. Труп, вернее. Колючки рассекают кожу, расцарапывая в кровь руки, но Трандуил лишь морщится, продолжая свой странный путь, пока, наконец, не оказывается на очередной поляне.