========== А судьбе не помешать ==========
«Здравомыслие — лишь маленькая коробка, безумие же — все».
Чарльз Мэнсон
Пред глазами искрит огненный калейдоскоп, в ушах странно звенит, и Трандуил с величайшим трудом сдерживает рвущийся наружу ликующий, и, возможно, самую каплю истеричный смех. Бороться с медленно подступающим безумием давно уж не было ни желания, ни сил, ни тем паче времени.
В крови бурлит гремучая смесь колючего страха, щекочущей опасности и неправильно яркого наслаждения. Быть может, он и уже сошел с ума слишком много лет назад, чтобы запомнить. Трандуила чуть потряхивает от предвкушенного возбуждения, а пальцы лишь привычно стискивают рукоять меча.
Ему, возможно, не стоило приходить сюда, не стоило вести за собою преданных до ненормальности эльфов, не стоило и вовсе делать это. Ему на самом-то деле не стоило делать много чего. Не стоило кричать, дерзить не стоило, не стоило в запальчивом гневе сказать, наконец, отцу то страшное, что до сих пор скрывалось в потемках его фэа, слишком непонятное для самого Трандуила.
Но он отчего-то вновь совершил ужасающую, непростительную глупость, ни на миг не задумавшись о последствиях ни тогда, ни даже сейчас. Вновь сделал то, о чем позже наверняка жестоко пожалеет.
Но так сложилось, — шепчет сладкий голосок на периферии сознания. — Ты не виноват в том, что контролировать не способен.
Трандуил криво ухмыляется от пробежавшей по телу волны ненависти и презрения к самому себе. Жалок, до чего же жалок. Он и не думал, что когда-нибудь опустится так низко… Оправдывать невзвешенные, опрометчивые и откровенно идиотские решения, которые, быть может, станут концом всему, тем, что он не в состоянии справиться с собой, словно неуравновешенное дитя? Мерзость да и только.
Трандуил знал, что на тот момент был в сознании, совершенно, до болезненного нормален и абсолютно точно воспринимал происходящее. Случившееся же — результат обыкновенной несдержанности, гордыни, эгоизма и, быть может, упрямства. Отчаяния, возможно.
Ему хотелось слишком много и сразу. Хотелось понять, наконец, что происходящее — реальность, а не проклятый затянувшийся кошмар, что рассеется с рассветом. Хотелось почувствовать, принять, испытать на себе в полной мере. Ощутить себя живым, понять, что находится на своем месте, там, где должен быть.
И именно поэтому, кристально четко осознавая, что творит, Трандуил сбежал из этого Эру забытого Леса, собрав тех немногих, кому был способен довериться, сделав самое неразумное, ветреное, беспечное, легкомысленное и поистине безумное, на что только ума хватило: бросился искать чудом уцелевших в Войне Гнева и Нирнаэт Арноэдиад змеев.
Он знал, что таковые еще были, знал по случайным слухам, будто те обитали в горах к северу от их собственного Леса и Увядшей пустоши, и знал, подслушав украдкой разговоры отца с советниками, которые велись последнее десятилетие, что не далек тот день, когда и Эрин Гален придется обороняться от тварей Мелькора, не случись чего.
Никто не был точно в том уверен; в конце концов их юное, диковатое царство не могло похвастаться ни обилием золота, столь драконами любимого, ни иных драгоценностей вообще. Но игнорировать потенциальную угрозу было бы непозволительной беспечностью, а Трандуил чересчур хорошо знал собственного отца, чтобы иметь полное основание полагать, что тот сделает все, ради устранения малейшего шанса на падение и разорение и этого королевства.
Все же никто из них не был готов вновь лишиться дома, пусть все еще не слишком любимого, но успевшего стать сердцу дорогим. Трандуил и сам не был до конца уверен, как относиться к Зеленолесью, порой в черной ярости шипя сквозь зубы слова ненависти и брезгливости и к Лесу, и к его дикому, взбалмошному народцу.
Королевство Эрин Гален не было Дориатом. Трандуил, по правде сказать, и не знал, можно ли этот лесок назвать полноценным королевством; сравнение же с Дориатом до сих пор приносило лишь тянущую боль сердцу и глухую тоску. Привязываться к месту — страшнейшая ошибка из всех возможных, в чем ему пришлось убедиться на собственном опыте.
Зеленый лес не был похож на Дориат ни в чем совершенно. И это, наверное, все же было в какой-то степени правильно. Трандуил знал, что не перенес бы, будь оно иначе. В конце концов он предпочитал создание новых воспоминаний тщетным попыткам цепляться за старые. Или желал думать так.
Но, как бы то ни было, руководствуясь весьма странными мыслями и еще более мутными мотивами, он с отрядом всего пару часов назад успешно пересек Эред Митрин, наконец добравшись до своей цели. И Трандуил пока не знал, чего будет им это стоить.
Быть может, то и к лучшему.
***
Трандуил сипло выдыхает, рукавом вытирая рот. Губа треснула и во рту горечью отдается кровь, солоноватым привкусом оставаясь на языке. Свежая полоса пореза на скуле напоминает о себе приступом тупой боли.
С отчаянной обреченностью он проводит рукой по ремню, лишь морщась: кинжал пропал, о том же, где успел потерять и ножны, Трандуил даже вспоминать не желал. Он на мгновение прикрывает глаза, силясь отдышаться, пусть и знает, что времени на подобное попросту нет.
Страха отчего-то и вовсе нет, и эта мысль ужасает куда больше внезапно оборвавшегося крика за спиной.
Трандуил не боится, хотя и должен бы; нет ни ярости, ни прежнего острого предвкушения, ничего нет. Внутри будто бы враз опустело, а сердце, до безумия громко бьющееся в груди, словно покрылось тонкой, узорчатой корочкой льда. Он пуст, выжат эмоционально до самого конца, без остатка.
В этот миг кажется, будто одно-единственное чувство причинит боль куда большую, чем он мог бы перенести. Большую, чем мир способен нанести.
Вокруг бушует огонь, ядовито-алой змеей стелясь у самых его ног, опаляя запачканную грязью и кровью кожу сапогов. Словно на мгновение забывшись, Трандуил тянет вперед пальцы, зачарованно глядя в синевато-чернильные разводы пламени, не в силах отвести взора.
Одну чудовищно долгую секунду ему кажется, что огонь и не обжигает его, ласково касаясь кожи, оглаживая, но дымка иллюзии слетает так же быстро, как и появляется, оставляя резкую волну боли, прошившую тело тысячею иглами, да тяжелый запах обожженной плоти.
Трандуил не помнит, как давно начался этот бой, не помнит, сколько раз чужие крики звенели в ушах, не помнит, когда собственная теплая кровь впервые испачкала кожу. Но бой ли то вообще? Скорее уж кровавая мясорубка, череда убийств, виною которым был он сам. Убить дракона, право слово, что за чушь…
Он лихорадочно трясет головой, откидывая с лица слипшиеся от пота волосы, и стискивая в пальцах многострадальную рукоятку одного из парных клинков, единственного оставшегося. Меч давно уж был вырван мощным ударом из рук, от щита же остался лишь жалкий осколок, да алеющий порез, пересекающий ладонь.
Вдруг приходит осознание, что он вряд ли и до рассвета доживет. Близость собственной смерти ничуть не пугает, а лишь отдается горьким разочарованием в груди. Трандуил не боялся смерти, — давно уже нет, — тем более, смерти в бою; нет, он боялся умереть вот так. Не попрощавшись с отцом и наговорив напоследок чересчур много того, о чем стоило бы молчать; потянув за собою невинных, еще толком и жизни не вкусивших, мальчишек, по глупой преданности своей за ним последовавших.
Трандуил не обманывал себя, излишне ясно понимая, что они пошли за ним, поверив громким, пылким речам и жарким призывам, и лишь немногие действительно знали, на что идут. Он умел говорить, умел обещать, вдохновлять и еще лучше умел красиво лгать. И далеко не все были способны отыскать средь паутины искусно сплетенной лжи резкий отблеск неприглядной истины.
Трандуил вдыхает полной грудью, тут же заходясь надрывным кашлем. Воздух отчетливо пропах гарью, копотью и тленом. Отрешенно он отмечает, что до сих пор так и не видел самого дракона, встреченного ими скорее волею случая, нежели благодаря поискам и кропотливому расчету.