— Спасибо за понимание! — ибн-Иван смерил её красноречивым взглядом, но ругаться дальше не стал.
Похоже, врождённая толстокорость и «чувствительность» как у бегемота тоже имеют свои плюсы. Б**.
Что бы ему ещё такое сказать поискромётнее. Ничего удачного как назло в голову не приходило.
Ржевский развернулся к гостю, качнул подбородком и опять перешёл на язык Залива:
— Ещё раз тысяча извинений, господин Аль-Фахиди. У нас с младшей Наджиб регулярно возникают принципиальные разногласия в вопросах национальной кулинарии.
Здесь Мадина не смогла бы сдержаться при всем желании: кое-кто словно специально выбирал безошибочные точки, чтобы стремительно расшатывать психику даже профессиональной менталистки.
— Это ж уметь так надо, — констатировала она вслух (снова по-русски), отхрюкавшись в кулак, чтобы не фонтанировать истерикой. — Риторический вопрос: что сказать, когда нечего говорить?
— Господин Ржевский, вопрос номер один. Мы хотели бы забрать у вас тела убитых. — Аль-Фахиди принял мудрое решение не обращать внимания на то, что его не касается, и гнуть свою линию. Возраст есть возраст и опыт есть опыт. — По нашим обычаям их надо похоронить сегодня до захода солнца. Ваши условия?
— Забирайте.
— Условий не будет?
— Точно. Без условий.
— Я удивлён.
— Ну не требовать же мне с вас компенсацию органическими удобрениями по весу, — пожал плечами хозяин.
— Простите? — старик нехорошо прищурился.
— Я парень хозяйственный, — Дмитрий безмятежно выдержал взгляд гвардейца, растянув губы в сторону и наклонив голову к плечу. — ВАШИМИ обычаями я не обременён. ВАШИ люди сюда пришли незваными. По обычаям МОЕЙ родины, тела убитых становятся удобрениями: мы их тупо закапываем. Извините, если чем-то задел.
— Задели. — Хасан опять угрюмо покачался вперёд-назад.
— Ну, они меня вообще убивать пришли, причём начать хотели с деда, которому за семьдесят, — Дмитрий нейтрально пожал плечами. — Хотите ещё поговорить на эту тему?
Аль-Фахиди без лишних слов поднялся, достал левитатор и буквально за пару минут перегрузил трупы в портал.
— Второй вопрос. Пленные. — Начальник Гвардии, не выказывая эмоций, вернулся на своё место на ковре.
— Вопрос не ко мне, — мгновенно открестился опекун, технично переводя стрелки. — Пленники из одного Эмирата с Мадиной Наджиб, пришли сюда по её душу, ей и решать, что с ними будет.
Это было неожиданно.
— Домой, в изолятор первого этажа. — Менталистка бросила ещё один фриз на четвёрку, чтобы хватило на четверть часа дополнительно. — Я потом разберусь, пока пусть посидят. Моя должность и новый кабинет на пятом этаже в силе?
— Да. Разрешите выполнять?
— Да.
Аль-Фахиди снова поднялся и опять принялся работать левитатором. На этот раз, правда, сопровождая живой груз, он и сам сходил на ту сторону.
— Её Высочество Далия аль-Футаим спрашивает: каким будет ваше решение по Мадине Наджиб? — в этот раз Хасан соблюдал этикет и, не мигая, ждал ответа Ржевского.
— Мадина Наджиб решает такие вопросы сама. Разрешаю обратиться к ней напрямую.
А в этом месте с размаху прыгнул на грабли тот, от кого этого вообще нельзя было ожидать.
Начальник Гвардии Эмирата недоверчиво прищурился:
— Я вас правильно расслышал, господин Ржевский? Вы без каких-либо условий готовы отдать менталистку из Комиссии? Попавшую к вам в руки случайно, хотя и абсолютно законно? Род которой практически всё время эту Комиссию и держит последние лет сто пятьдесят?
Дмитрий подмигнул ей через плечо:
— Как много я о тебе не знаю.
Потом повернулся к собеседнику:
— Именно так. Любая рабочая загрузка у вас не является основанием для её дискриминации здесь. Хотя, конечно, тянет сказать чуть иначе.
— Например? — Хасан довольно осклабился.
Понятно, что в его голове идеализм Ржевского не укладывался от слова совсем и он сейчас ожидал изощрённого пакета условий.
Захотелось хрюкать в кулак по второму кругу. На этот раз Мадина мужественно сдержалась.
— Ты меня с кем-то путаешь, — холодно процедил опекун. — Попутно оскорбляешь, надеюсь, непреднамеренно. На этой земле людьми никто не торгует, здесь живут исключительно свободные. Которые сами себе хозяева, Мадина Наджиб — в том числе.
— У каждого человека есть своя цена. — Аль-Фахиди не моргал и не отводил взгляда.
А ещё он не мог поверить услышанному.