«Я пришёл с миром», так сказать.
Воронцов озадачивается и поднимает брови на лоб:
— ТЫ⁈
— Угу. Привет, — занимаю приставной стул для посетителей возле его письменного стола буквой Т.
— ТЫ?!!
— Тебя что, заело? — интересуюсь вежливо. — Неврология или психиатрия? У меня, если что, очень хорошие знакомые в плане медицины есть, — сообщаю доверительно, наклоняясь через стол.
Попутно, опираясь о крышку, большим пальцем с нижней стороны столешницы размазываю маленькую горошину маго-пластида, в которую закатан миниатюрный микрофон от Накасонэ.
Техника рулит, чё. Если граф по итогам переговоров окажется нормальным мужиком (и договориться у нас получится), закладку тут же сниму и извинюсь. Но ставить её, увы, по-любому надо сейчас — на начальном этапе разговора, пока он не очухался и сконцентрирован на тараканах в своей голове, а не на отслеживании моих эволюций.
— Кто тебя сюда пустил? — самый главный внутренний разведчик города и окрестностей быстро берёт себя в руки.
— Ну ничего себе. — Убираю с лица дурашливость, становлюсь серьёзным. — Ладно, по порядку… Можешь звать меня Димой. Серёга, а ты берега не путаешь?
— Да т…!
— Тс-с-с-с-с. Мог бы сказать тебе, не бзди жаром, а то угоришь, но не буду, — поднимаю со значением указательный палец. — Чтобы дешёвым обесцениванием не вносить поводы для агрессии.
— Да я…!
— Серёж, ты же разведчик.
Брошенная спокойно фраза действует на визави лучше, чем ведро холодной воды, вылитой неожиданно исподтишка сзади за шиворот (для успокоения).
— Хотя и внутренний, — продолжаю, дальновидно удерживая в себе причастие «недоделанный». — Ты же должен уметь договариваться даже с врагом, нет?
Вообще-то, с врагом на его работе надо уметь договариваться в первую очередь. Однако в моём текущем исполнении это заявление будет недостаточно авторитетным, потому снова удерживаюсь от сентенций.
— Было бы с кем договариваться, — улыбается Воронцов снисходительно, откатываясь в кресле от стола метра на три.
Чувствует он себя, однако, не слишком уверено: оружия нет (канцелярский ножик с плоским лезвием для резки бумаг не в счёт), боевых амулетов под рукой он тоже не держит.
— Погоди. — Отодвигаюсь вместе со своим стулом назад примерно на то же расстояние, чтобы ему было комфортно. Ладони складываю на коленях. — Я пришёл объясниться и задать вопрос, возможно, переходящий в предложение. Не ссориться.
— Хм.
— Поскольку мы с тобой не в армии, выбросить белый флаг, обозначая переговоры, не имею возможности, — продолжаю. — Если твоя принципиальная позиция — «нам не о чём говорить», извиняюсь за беспокойство.
— Чего хотел? — любознательность и зачатки профессионализма всё-таки берут верх над неконструктивом.
— Ты понимаешь, что лично против тебя я ничего не имею? И в твоём лице вынуждено посылал месседж Системе?
— Система — это мы, Ржевский, — грустно вздыхает государев человек. — Я, в принципе, понимаю твой намёк, но себя от системы не отделяю. Что-то ещё?
— Правила игры. В нашем с тобой городе полностью отсутствуют правила игры — для таких, как мы. Как насчёт негласной договорённости?
— На тему?
— Детей, женщин, стариков во время любых аггроваций не трогаем. В вопросах передела власти… — договорить у меня не получается.
— Знаешь, а ведь я даже не удивлён. Ты такой же идеалист, как и вся твоя фамилия, — он закусывает губу. — Ладно, откровенность за откровенность. Если хочешь сохранить что-либо и сохраниться — просто уезжай. Считай это моим авансом в знак уважения к твоей позиции.
— Вторая попытка… Серёжа, до меня дошли слухи, что нашу семью в лице моего поколения по традиции недооценивают.
В этом месте пройти по краю: и намёк сделать, и источник информации не засветить. Если слишком далеко отпустить язык, их стороне станет понятно, что радиоперехват Ониси по их вотчине только что колесом не ходит.
— Есть мнение, что Ржевский опасен только мордобоем, — сжимаю кулак и задумчиво смотрю на него пару секунд.
Затем разжимаю пальцы.
— Ну почему, — веселится граф, — ещё вы стреляете на загляденье. Жаль, внешние войны кончились: против вражеских магов с дистанции в половину версты вы всегда были на своём месте. Не могу не признать, — он прикладывает руку к сердцу. — Только видишь ли, какое дело, Дима. Вся проблема вашего семейства в том и состоит: вы себя считаете нам равными, но нужны нам лишь на войне.