— Как ты держишься? Выглядишь ужасно. Ты что, совсем наплевал на себя? — Вот оно, заботливое сердце и никакого фильтра во всей красе.
Я пожимаю плечами. Я не могу ей врать. Она учует ложь, как гончая.
— Как дети? — покачав головой, продолжает Джастин.
— Они живут в Сиэтле с Мирандой.
Джастин обескуражено смотрит на меня, а потом у нее округляются глаза.
— Что? — Она не просит повторить сказанное; это выражение шока.
— Да, — киваю я. — Она сфабриковала против меня дело и несколько месяцев назад забрала моих детей. С тех пор я ни разу не видел их и лишь изредка разговариваю с ними. — Я тяжело сглатываю, потому что еще ни разу и ни с кем не говорил об этом, не считая самого себя, когда напиваюсь.
— Я никогда не могла понять, почему такой мужчина как ты, сошелся с подобной женщиной.
— Что вы имеете в виду?
Она по-матерински смотрит на меня и отвечает:
— Ты хороший человек. А она нет. Вы как вода и масло — не должны были смешиваться.
— Она подарила мне трех прекрасных детей. — Я не защищаю Миранду, по крайней мере это — правда.
Джастин прикусывает губу и задумчиво смотрит поверх моего плеча. В ее голове крутится что-то важное, но она не решается произнести этого вслух. Когда мы снова встречаемся взглядами, ее рот сжимается в тонкую линию.
— Не мог бы ты дать мне свой адрес, Шеймус?
— Зачем? — недоуменно спрашиваю я.
В ее глазах сквозит твердая решимость и грусть.
— Я хочу написать тебе письмо, — произносит она, как будто это отвечает на все вопросы. Но, не дождавшись от меня ответа, продолжает: — Ты должен кое-что узнать.
Я ничего не понимаю, но внутри уже начинает все скручиваться.
— Расскажите мне, — убеждаю я ее. Мой голос звучит гораздо увереннее, чем я себя чувствую.
Джастин улыбается и удрученно качает головой.
— Я не могу. Может, у меня и каменное сердце, но я знаю, что такое сострадание и жалость. Ты должен узнать об этом в одиночестве, а не перед входом в продуктовый магазин. Ты заслуживаешь этого.
— Расскажите мне, — умоляю я ее.
Она делает глубокий вдох и хмуро смотрит на меня.
— Я не… — Мне кажется, что на этом Джастин и закончит, но она продолжает: — хочу видеть твою реакцию. Я не хочу быть той, кто причинит тебе боль, Шеймус.
— Но вы всего лишь человек, который принесет плохие новости.
— Это не важно. Человек, который приносит плохие новости, всегда поглощает в себя ударную волную эмоций. А я не хочу этого. Прости, Шеймус. Так как насчет адреса?
Я вытаскиваю их кармана чек за бензин и, написав на оборотной стороне адрес, вручаю его Джастин.
Она аккуратно сгибает его пополам и убирает в сумку, а потом протягивает мне руку.
Я принимаю ее пожатие и легкое поглаживание ладони. Я знаю, что это извинение.
— Береги себя, Шеймус. Твои дети должны жить с тобой. Постарайся найти выход. А главное верь.
Я молчу. Я просто не могу ничего сказать. Отпустив мою ладонь, Джастин заходит в магазин. Я слишком плохо себя чувствую, чтобы покупать соленые огурчики, поэтому разворачиваюсь и возвращаюсь в машину.
А потом еду домой и жду письмо, которое должно разбить мне сердце.
Снова.
Глава 37
Спрессованные волокна целлюлозы и плохие намерения
Шеймус
Настоящее
Два дня спустя я стою на коврике и вытаскиваю из почтового ящика рядом с дверью три конверта.
В первом — счет за телефон.
— Следующий, — громко произношу я, будто это каким-то образом уничтожит само существование документа.
Во втором конверте — флаер из китайского ресторана вниз по улице. У меня начинают течь слюнки при виде изображения курицы в кунжутном соусе, но потом я вспоминаю, что их еда на вкус как дерьмо и совершенно неаппетитная.
— Следующий, — говорю я, сглатывая неприятное воспоминание об отвратительной пище, которую мне довелось попробовать несколько недель назад.
Третий.
Третий конверт — это…
Я роняю конверты на пол, как будто слова, написанные на спрессованных волокнах целлюлозы, уже известили мои ладони о своих плохих намерениях.
Моя почта теперь лежит на коврике между буквами «W» и «E» — «МЫ».
На меня хмуро смотрят буквы из письма, каждая из которых была выдавлена на бумаге с одной целью. Они пугают меня.
«МЫ». Я не могу прочитать это письмо без Фейт.
Не раздумывая, я поднимаю его и, спустившись по лестнице, стучусь в ее дверь.
Фейт не отвечает. Я стучусь снова, чувствуя, что паника, как вода, начинает затапливать мои легкие. Но в ответ опять молчание.
Я упираюсь лбом в дверь и со слезами на глазах начинаю молить:
— Пожалуйста, Фейт, открой дверь. Ты нужна мне. — А потом прикрываю рот рукой и начинаю приглушенно рыдать.
Глава 38
Я никогда не думала, что у меня есть типаж
Фейт
Настоящее
Шеймус.
Шеймус Макинтайр.
В первый раз, когда я его увидела, у меня перехватило дыхание. Такого еще никогда не случалось. Я на несколько секунд перестала дышать, будучи физически не в состоянии втянуть воздух в легкие пока мозг не запечатлеет в памяти его идеальный образ. Я никогда не думала, что у меня есть типаж. Наверное потому, что не встречала Шеймуса Макинтайра. Мне не хотелось отводить от него взгляд. Никогда. Он был высоким и внушительным мужчиной, но его движения и осанка говорили о том, что у него добрый и спокойный характер. У него были короткие волосы, которые выглядели так, будто им не помешает стрижка — идеальное сочетание неукрощенности и растрепанности, которое создает немного излишняя длина. Это также намекало на то, что он не был зациклен на своей внешности. Поношенные джинсы, обшарпанные ботинки и простая белая футболка только подтверждали мою догадку. Все в его лице — щетина на подбородке, высокие скулы, прямой нос и темные, глубоко посаженные загадочные глаза — кричало о противоречии. Сила против мягкости. Молодость против мудрости. Стойкость против ранимости. Я еще никогда не видела настолько выразительных черт. А узнав его, поняла, что этот человек ничего не скрывает — у него все написано на лице.
Впервые меня потянуло к Шеймусу как к мужчине, когда я увидела, что он сел на колени перед маленькой девочкой, Кирой. Это было на тротуаре. Она плакала и громко икала. Шеймус мог просто погладить ее по голове, но он с большим трудом опустился на колени. В тот момент я поняла, что для своих детей этот мужчина сделает все. Все, что угодно. Тогда же я осознала еще одну вещь — влечение к другому человеку происходит инстинктивно и непроизвольно. Я наблюдала за тем, как он смотрел в глаза ребенка, утешая ее, а потом крепко обнял. И именно в эту секунду мое сердце решило, что ему нравится Шеймус Макинтайр больше, чем любой другой человек в мире.
Когда я впервые поцеловала Шеймуса, мой мозг отключился и одновременно заработал быстрее. Меня ошеломили физические ощущения. И я поняла, что меня никогда еще не целовали до этого момента. Губы Шеймуса рассказывали историю. Историю, в которой мне хотелось жить. Реалистичную историю с примесью темноты, которая превращалась в свет. В свет, который заставлял меня поверить в существование любви. Чистой, настоящей, всепрощающей бессмертной любви. В каждом движении его губ, каждом вздохе и стоне чувствовалась притягательная сила и искренность. Поцелуй Шеймуса был похож на поцелуй в поцелуе. Слой за слоем он вскрывал и обнажал мои чувства.