Мои дети начинают чувствовать себя забытыми. Отвергнутыми.
И меня это бесит.
Кай заходит в квартиру и отдает мне телефон.
— Спасибо, пап. Я собираюсь покидать мяч.
На одной из стен здания висит баскетбольное кольцо. Я киваю, но все, чего мне хочется — это кричать. За всех нас.
Черт ее побери.
— Компания нужна? — спрашиваю я, хотя и знаю, что он ответит. Кай из тех детей, которым нужно одиночество, чтобы привести в порядок свои чувства. Мы с ним поговорим об этом после обеда.
Он качает головой и, пытаясь храбриться, отвечает:
— Нет, я хочу просто покидать мяч.
Глава 11
Скотч — напиток для стариков
Шеймус
Настоящее
Миранда вернулась с медового месяца и, судя по всему, готова лично попытаться исполнить функцию родителя.
Я сижу в машине и наблюдаю за тем, как она увозит моих детей.
Я больше не думаю о них, как о наших.
Они мои.
Я их кормлю.
Даю им кров.
Разговариваю с ними.
И самое главное – люблю. Каждую минуту каждого дня.
Она же ушла.
Она не захотела с ними жить, а меньше всего — любить.
Ее ничтожные попытки общаться по телефону были просто жалкими.
Я пытаюсь не зацикливаться на этом, иначе стану обвинять ее во всех грехах.
Больше, чем я уже это делаю.
Это изматывает меня, вытравливая доброту, которая раньше, словно кокон, окутывала мое сердце. Темное уродство ненависти пробивается даже в самые укромные его уголки, уничтожая все хорошее. Интересно, через сколько времени я превращусь в одну сплошную ненависть?
Я пытаюсь бороться с ней ради своих детей.
Но эта сука поступает подло; она дерется грязно, вонзая нож в спину любого проблеска надежды.
Я трясу головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, и делаю несколько глубоких вдохов.
Миранда приехала, чтобы провести двадцать четыре часа с моими детьми. Сейчас восемь часов утра, суббота. Завтра в это же время я заберу их на парковке возле кофейни, чтобы она успела на десятичасовой рейс.
Я не знаю, что мне делать. Я не оставался без детей наедине с самим собой уже больше одиннадцати лет. На секунду мне приходит мысль, что я могу просто сидеть в машине и ждать, когда они вернутся.
Но, в конце концов, завожу мотор и еду обратно в квартиру.
***
Я поднимаюсь по лестнице и внезапно меня начинает охватывать паника, как будто я потерял что-то важное. Моментальный страх, который ассоциируется не только с потерей, но и незавершенностью. Паника усиливается, пока не становится очевидным, насколько я привязан к своим детям. Я — их отец. Их опекун. Я их родитель. Я уже не помню, как быть кем-то еще. У меня сжимается сердце. Боль. Тревожная. Пронизывающая. Неужели у меня сердечный приступ.
— Шеймус, ты в порядке?
Я поднимаю голову. Яркий свет заставляет меня прищуриться и тогда моему взору предстают обеспокоенные сапфировые глаза, которые смотрят прямо на меня. Это Фейт. Я инстинктивно киваю, чтобы успокоить ее. На ее лице выражение страха и тревоги. В этот момент я понимаю, что ладонями касаюсь грубой цементной поверхности ступенек. Я упал то ли от паники, то ли из-за своих бесполезных ног. Не знаю почему, но я упал.
— Я в порядке, — еще раз уверяю ее я.
Она кладет руку на мою спину и шепчет, словно пытается смягчить свои слова:
— Ты упал, и у тебя идет кровь. Позволь мне проводить тебя в твою квартиру.
— Мне не нужна помощь! — слишком громко вскрикиваю я, а потом добавляю уже тише, — мне не нужна никакая помощь. — Заявление, которое в начале звучало раздраженно… в конце окрашивается смущением. Я смотрю в ее обеспокоенные глаза, ожидая увидеть в них отвращение и боль, а вместо этого вижу сочувствие и понимание.
Она еще раз гладит меня по спине, а потом хватает за руку и помогает встать.
— Нам всем нужна помощь. Невозможно все делать самому, — шепчет она, когда мое ухо оказывается вровень с ее ртом.
Когда мы заходим в квартиру, я хочу извиниться, но вместо этого иду в ванную комнату, чтобы помыть кровоточащие колени. Чувствую себя последним придурком.
Вернувшись, обнаруживаю, что она стоит на том же самом месте возле двери. Я думал, что она уже ушла, но нет. Я жду, что Фейт начнет подбадривать меня или читать проповеди, но вместо этого она, к моему удивлению, говорит:
— Давай выпьем.
Я смотрю на часы на DVD-проигрывателе — восемь сорок пять.
— Не слишком рано для того, чтобы пить?
Она пожимает плечами.
— Нет. Я работала всю ночь и через пару часов пойду спать. Так что, считай это рюмкой алкоголя на ночь. — Не знаю, чем она зарабатывает на жизнь, но ничто не указывает на то, что эта женщина только что вернулась с работы. Ее дреды собраны в толстый низкий хвост, на ней спортивные штаны и футболка. Когда Фейт помогала мне подняться по лестнице, я обратил внимание на то, что от нее пахнет мылом и свежестью, как будто она только что приняла душ.
Я так скучаю по своим детям и ненавижу бывшую, что не могу больше ни о чем думать. Мозг кричит, чтобы я отказался, но вместо этого говорю:
— Да пошло оно все, давай выпьем.
На ее лице расплывается самая зловещая улыбка из всех, что я видел. Меня понимают.
— Черт, да, Шеймус! Я знала, что в тебе есть что-то бунтарское.
Ей понадобилось две минуты, чтобы сбегать в свою квартиру и принести бутылку дешевой водки и еще более дешевого скотча.
Мы сидим на диване, и я передаю ей пластиковый стакан с покемоном. Она с одобрением изучает его.
— Пикачу всегда был моим любимчиком.
— Тогда у тебя сегодня удачный день. Прости, но у меня нет стеклянных бокалов и рюмок для взрослых.
— Не бери в голову. Какая разница из чего пить? Лучше выбери свою отраву, — говорит она, показывая на кофейный столик.
— Водка. Скотч — напиток для стариков.
Она смеется и злость, и напряжение немного отпускают меня.
— Раньше я любила скотч.
— Как такое возможно? Тебе ведь еще нет шестидесяти пяти?
— Точно, только для того, чтобы наслаждаться бокалом скотча, совсем не важны годы, — с серьезным выражением лица говорит она, отчего мне становится смешно.
— Ты имеешь в виду детским стаканом скотча?
— Именно так, — подмигивает она.
Я наливаю ей скотч, а себе водку. Мы чокаемся.
— До дна! — Она произносит это искренне, а я бездушно.
За первой мы быстро выпиваем еще по два бокала каждый своей отравы.
Потом я выпиваю еще один.
Мы сидим, а алкоголь разжижает нашу кровь и здравый смысл.
— Чем ты занимаешься? — медленно и уже невнятно спрашиваю я. Обычно я выпиваю не больше бутылки пива. Можно сказать, что в этом плане я все еще девственник. Голова пока работает, но в глазах начинает двоиться.
Она улыбается, из-за скотча ее глаза выглядят немного сонными.
— Что? — переспрашивает Фейт.
— Чем ты занимаешься? Ты сказала, что работала всю ночь.
— Я танцую в стрип-клубе, — подняв брови, объясняет она, ожидая, что я на это отвечу.
В любое другое время я бы осудил ее, но не сейчас.
— Ты стриптизерша? — Алкоголь сделал меня любопытным.
Она кивает.
— Почему?
— А почему бы и нет?
— Туше. Но ты красивая, умная, молодая женщина. Ты могла бы заниматься чем угодно. Где угодно. Почему это?
Она ставит стакан на кофейный столик и удобно, устроившись на подушках, отвечает:
— Это часть моего поиска.
— Что за поиск требует необходимости раздеваться на потеху публики?
— Он называется «жизнь», — просто отвечает она.
Когда она так говорит, все это имеет смысл. Наверное, водка затуманивает не только мой взгляд, потому что в трезвом состоянии я бы с ней не согласился. Я работаю психологом в старшей школе и моя святая обязанность — удерживать женщин подальше от шеста.