Я начал отплывать в сторону, углубляясь под ледяной покров. Кабель, выпускаемый с поверхности, вновь стал появляться в поле моего зрения. Отошел метров на тридцать и услышал: «Кабель выдан весь». Тяжелый кабель сильно отвисал и своим весом не давал мне возможности отплыть подальше. Теперь нужно было определить освещенность. Я посмотрел на свои руки и ноги, они были хорошо видны, но дальше везде простиралась черная бездна. Больше под водой делать было нечего, и я вышел на поверхность. Первое погружение было недолгим и продолжалось всего 21 минуту. На мне были две пары шерстяного белья и скафандр, поэтому я совершенно не замерз посла короткого спуска и, как это часто бывает, чувствовал себя гораздо лучше, чем до погружения. Нервное напряжение исчезло бесследно.
Снял акваланг, резиновые перчатки, надел поверх скафандра меховой жилет и встал на страховку. Наступила очередь Пушкина погрузиться под воду. Переключили телефон, проверили слышимость, и Саша исчез под водой. Он взял с собой небольшую полиэтиленовую банку и скребок на тот случай, если на льду окажется какая-либо водоросль или животное. По телефону я прекрасно слышал его ровное и спокойное дыхание. О том, что он видит, я не знал ничего: от шума дыхательного автомата и бульканья воды речь водолаза делается неразборчивой, и поэтому телефон служит только для передачи коротких сигналов, а не для разговоров под водой. Через несколько минут я спросил в трубку: «Как самочувствие?» Никакого ответа. Я сильнее нажал клапан микрофона и спросил снова — опять безрезультатно. Положение становилось затруднительным: по правилам я должен был вытаскивать водолаза за спусковой конец, но я прекрасно слышал, что он дышит ровно и спокойно, и был совершенно уверен, что он чувствует себя хорошо. Если поднять водолаза наверх, он наверняка будет очень недоволен. Пытаться узнать о самочувствии, подавая сигнал по концу, было бесполезно: конец был связан с тяжелым кабелем и слишком сильно провисал в воде. Раз за разом я кричал в телефон: «Самочувствие!» — и наконец получил ответ: «Чувствую себя хорошо, тебя слышу очень плохо». Таким образом, слышимость почему-то была односторонняя. Через 25 минут Саша вышел из воды. Погружения были закончены, наступила пора ответить на бесчисленные вопросы. В банке у Пушкина лежала тонкая нитевидная водоросль, которую он нашел подо льдом. Это было бы великое открытие, если бы, рассматривая эту водоросль в бинокулярный микроскоп, мы не установили, что она являлась всего лишь ниткой, видимо, только что выброшенной с корабля.
Наши впечатления о первых спусках в основном совпадали. Мы теперь убедились на практике — теоретически мы знали это и раньше, — что работать в Антарктиде сможем. Мы спорили только о том, откуда берется свет под водой: я считал, что свет проходит главным образом через лед, а Саша полагал, что свет падает из разводья за кормой. Мы не смогли достаточно далеко забраться под лед, и оба предположения были вполне разумны. Хотя мы пока не обнаружили подо льдом никакой жизни и не ответили на вопрос об освещенности, но зато покончили с сомнениями в возможности погружений и приобрели необходимую уверенность в своих силах.
Телефон разобрали, и обнаружилось, что в одно из соединений на заводе забыли поставить уплотняющую резиновую шайбу и в разъем просачивалась вода. Через полчаса все было исправлено, мы запаковали наше снаряжение в ящики и подготовили их к выгрузке. Пока наш груз не был отправлен в Мирный, нам там делать было нечего, и на ближайшее время нас включили во вспомогательную группу морского отряда, которая тоже разведывала трассу для тракторов. Под руководством кандидата географических наук Я. П. Кобленца мы два дня почти без перерывов разъезжали по трассе, сверлили лед, измеряли толщину снега, слоя талой воды и прочного льда. Условия движения транспорта на деле оказались даже хуже, чем казалось вначале: тракторы вязли в мокром снегу, проваливались по двигатель в талую воду под снегом и только с огромным трудом, по очереди вытаскивая друг друга, медленно ползли вперед.