Между тем вылет откладывался со дня на день. Наступил март, в Антарктиду уже пришла осень. Днем иногда еще таяло, но по вечерам задувал сильный стоковый ветер с материка, начиналась поземка, низовая метель, становилось холодно. Но здесь бывало тихо хоть днем, а на всем маршруте перелета, протяженностью 2500 километров, погода все не устанавливалась.
Наконец синоптики дали погоду. Рано утром — стоковый ветер еще не прекратился и засыпал все сухим и мелким снегом — мы грузили в самолет наше оборудование и груз экспедиции, ящики с разными запасными деталями. Оставалось погрузить только гусеницу от легкого вездехода, но тут появился первый пилот Вахонин.
— Это еще что за железо, и так машина перегружена сверх нормы, выкиньте его!
— Но Буняк, главный инженер…
— Мне твой Буняк не начальник, выкидывай или вылезай сам!
Выбирать не приходится, гусеница летит на снег. Прогреваемые моторы ревут, поднимая тучи снежной пыли. Радуемся, что Буняк не поехал нас провожать. Задраиваем двери. Рев двигателей усиливается, и, покачиваясь, наш ИЛ-14 выруливает на старт. Быстрее и быстрее бежит назад снег, и вот уже под нами ледяной щит Антарктиды.
Море Космонавтов
Ревут и ревут моторы. Летим невысоко, внизу медленно проплывает ледяной щит, и тут только представляешь себе, какая же она огромная, Антарктида. Бесконечной чередой проходят ледяные заливы, мысы, лед отвесно обрывается к бьющим в него волнам — нигде ни клочка земли, ни одной черной точки, и сколько мы ни летим, вдали все так же поднимается пологий ледяной купол материка. Перелет предстоит долгий, около восьми часов, это примерно соответствует расстоянию от Мурманска до Симферополя, а в иллюминаторы виден только лед, лед и море с плавающими в нем ледяными горами, то белое, покрытое припаем, то серо-свинцовое — и тогда хорошо заметны волны. Устраиваемся в самолете поудобнее, а самолет здесь — не пассажирский лайнер Аэрофлота. Одни садятся на занимающие почти половину кабины дополнительные баки с горючим, другие раскладывают чехлы и рассаживаются на них. В машине тепло, но вентиляции нет, воняет бензином и курить нельзя, поэтому курильщики оккупируют небольшой отсек рядом с пилотской кабиной, там же на газовой плите кипит вода, и мы по очереди заходим туда поболтать и попить чаю. Всего пассажиров восемь человек: уже знакомый читателю Сердюков — он летит принимать только что построенную нефтебазу, мы двое, механики и радисты Молодежной, которые будут там зимовать, и Валера Чудаков, молодой научный сотрудник из гляцио-геофизического отряда. Он должен проверить свою аппаратуру, которая прямо с воздуха измеряет толщину льда под нами. Сразу после взлета выясняется, что приборы бездействуют, и весь остальной путь Валера спит на баке с бензином. Я ему очень завидую: не умею спать в самолете, а время тянется долго.
Но вот все кидаются к иллюминаторам: за ними медленно проходит высокая черная треугольная гора Гаусберг, названная так еще в начале века экспедицией Дригальского на корабле «Гаусс». Гора остается позади, и снова под самолетом ледяные берега, ледяные обрывы, ледяные острова в холодном серо-стальном море.
Неожиданно радист самолета подает Сердюкову и мне телеграмму: «Почему оставили гусеницу взяли биологов Буняк». Самолет, кажется, сотрясается от дружного смеха. «Ничего, обойдутся и без гусеницы», — хохочет Сердюков. Как выяснилось позже, гусеница уже была не нужна, санно-тракторный поезд, для которого она предназначалась, приближался к станции и никто о ней даже не вспомнил. Теперь очень важно, чтобы самолет не вернулся в Мирный с полпути, уж во второй-то раз Буняк наверняка поедет на аэродром и нам в Молодежной не бывать. Погода ухудшается, небо закрыто слоистыми серыми облаками, видно, как ветер гонит по морю высокие волны. Но самолет все летит вперед, теперь нужно только, чтобы его смог принять аэродром в Молодежной.
Летим и летим час за часом, и впереди показывается что-то черное. Подлетаем ближе и видим, что это земля, выступающая из льда. Далеко, километров на тридцать вперед, тянутся гряды невысоких сопок, блестят озера — оазис Вестфолль. И это оазис?! Все безжизненно — голый черно-коричневый камень, щебень, хребты и озера, это пустыня, более суровая, чем плоскогорья Памира или пески Сахары. Море бьется о мрачный скалистый берег, прибой кипит у мелких островков прибрежья. Только в Антарктиде такое место можно назвать оазисом, и по сравнению с бескрайним ледяным простором это действительно оазис. На островках видны крошечные точки — это пингвины, да и в самом оазисе, если по нему походить, можно найти следы жизни — мхи, лишайники, гнездовья птиц. К тому же и глаз отдыхает, встречая после бесконечного льда участок земли. Было бы очень интересно нырнуть: здесь береговая линия велика и население почти наверняка не такое, как в Мирном. Но это пока только мечта, самолет летит вперед, и Вестфолль (в нем расположена законсервированная австралийская станция Дэвис) остается позади. Снова бесконечные льды.