Просыпаемся, но не слышим привычного шума машин и механизмов, корабль стоит, как вкопанный. Выходим на палубу — мы все на том же месте. Вода идет с трудом, замерзает в насосах и шланге, ночью к тому же в насосе лопнула диафрагма и несколько часов воду не перекачивали. Отойдем не раньше, чем вечером.
Так почему бы нам не осмотреть под водой новый участок? Проверяем запас воздуха. Мы сделали уже 14 погружений, воздуха остается совсем немного. Давление в аквалангах всего 70 атмосфер, но и этого достаточно для трех небольших погружений. Погружаться будем прямо со льда, метрах в полуторастах от судна. Вытаскиваем на лед снаряжение, многочисленные зрители с готовностью помогают нам поднести его к месту спусков. Рядом с широкой полыньей, в которую будем нырять, возвышается вмерзший в лед айсберг. Отгоняем зрителей от кромки льда — лед может не выдержать тяжести людей, — и я погружаюсь. Начало спуска на этот раз приносит мало нового, дно похоже на то, что мы видели раньше, но не на одно какое-то место, а на что-то среднее из всех. Снова диатомовые водоросли, ежи, морские черви. Погружаюсь все глубже, 25 метров, 28, 30 — прямо надо мной нависает громадный айсберг, становится темнее. На дне появляется ил, из него торчат тонкие и нежные стержни кораллов, на поверхности лежит множество крупных офиур, диск каждой диаметром не меньше 5–7 сантиметров, а подвижные руки раскинулись сантиметров на тридцать. Собираю несколько штук и погружаюсь глубже — почти совсем темно, дно кажется безжизненным, беру в баночку образец ила. Ощущение довольно неприятное: сверху ледяной потолок, темнота, запас воздуха уже подходит к концу, дышать становится труднее. Поднимаюсь выше, подача ненадолго увеличивается, опять делается легче дышать, еще можно проплавать несколько минут. Потом воздух кончается, и остается только выйти наверх.
Вышел. Ил пахнет сероводородом, этот ядовитый газ образуется в грунте из остатков животных, если вода у дна не содержит достаточного количества кислорода. Понятно, что почти ничто не может жить в подобной среде. Рассматриваем офиур, вспоминаем, что одну такую же нашли в Мирном, тоже на довольно большой глубине.
Женя погружается, воздуха хватает всего на 25 минут. Теперь остался только один заряженный дыхательный аппарат. Разыгрываем, кому погружаться. Досталось Грузову. При первом спуске у него не хватило воздуха осмотреть глубины, теперь он хочет опуститься поглубже. Ныряет и постепенно погружается, но уже через каких-нибудь 10 минут подает сигнал «выбирай конец, выхожу наверх». Через минуту Женя уже наверху, выясняется, что манометр акваланга замерз и неверно показывал давление, воздух кончился почти моментально на глубине 25 метров. Наши работы в Молодежной окончены, но Женя хочет еще спуститься в пресное озеро, пользуясь тем, что в четвертом акваланге еще есть немного воздуха, его хватит на погружение, так как озеро очень мелкое. Я неохотно соглашаюсь — зачем, дно озера и так хорошо видно — и не возражаю только потому, что самые нелепые на первый взгляд идеи приносят иногда неожиданные результаты. Пообедав, дотащили с помощью зрителей снаряжение до озера, и Грузов спустился в одну из лунок, сделанных при установке насосов. Сверху было отлично видно, как он плавает под водой, лед был уже не так идеально прозрачен, как вчера, но еще пропускал достаточно света. Но вот что неожиданно: то, что мы сверху приняли за камни, на самом деле оказалось водорослями, которые покрывали дно озера довольно толстым слоем. Женя тщательно собрал их, они представляли интересную находку, хотя исследование пресноводных озер не входило в нашу программу. Через 25 минут воздух кончился и Женя вылез; он сообщил, что под водой ему было необычайно тепло, гораздо теплее, чем при погружении в море. По верить в это было трудновато: его гидрокостюм на воздухе тотчас покрылся коркой льда. Но если учесть, что в озере вода подо льдом сохраняет температуру +4°, а в море —2°, то нельзя не согласиться, что разница может быть очень чувствительной.
Погружения окончились, а «Обь» все еще не была заправлена пресной водой. Почти все пассажиры, в том числе и мы, отправились собирать камни. Выветривание горных пород в Антарктиде часто создает самые причудливые формы, к тому же вблизи Молодежной можно найти красивые гранаты темно-вишневого цвета, полевые шпаты и, если повезет, кристаллы горного хрусталя. Геолог (впрочем, морской геолог, так что сбором он занимался, как и все мы, любительски) нашел такой кристалл правильной пирамидальной формы и очень чистый. Неожиданно разразилась эпидемия коллекционирования камней, захватившая почти всех. Можно было видеть, как кое-кто, сгибаясь под непомерной тяжестью, тащил камни такого размера, что разместить их можно было разве что в саду, как памятники, или уж в зарубежном музее абстрактного искусства. Назавтра, когда наконец танки наполнили водой и вышли в море, началась демонстрация и мена камней, так что дел нашлось немало. Забегая вперед, замечу, что, когда мы добрались до Ленинграда, камней на корабле сильно поубавилось. Подозреваю, что они покоятся на дней морей от Южного океана до Балтики и если когда-нибудь коллеги нашего морского геолога Жоры Фелюшкина извлекут их оттуда, у них будет материал для создания прелюбопытнейших теорий о переносе горных пород из южного полушария в северное.