Потом я, очень довольный, рассказываю своим товарищам об этой встрече. Один известный француз-подводник пишет, что впервые увидел каракатицу на восьмой год своих погружений: так совершенна у этих животных маскировочная окраска. Мои соратники легко находят ответ: «Ну, он нырял восемь лет, а ты сколько?» Тоже, оказывается, почти десять лет.
Еще немного походили по городу, купили тропических фруктов, впрочем, их немного, не сезон, и возвратились на корабль. Завтра — на остров Горе, но на это нужно еще получить разрешение. Это удалось, хоть и с некоторым трудом: чтобы попасть на утренний катер, надо уйти с корабля в семь часов утра, а на берег начинают пускать с восьми. Но так или иначе, все улажено. Поехали вчетвером, я с Грузовым и двое физиков из морского отряда. Пушкин с нами поехать не смог, накануне он неудачно спрыгнул с трапа и подвернул ногу. Теперь он даже ходил с трудом, опираясь на палочку, и о нырянии не приходилось и думать.
Встаем рано утром и идем к пристани. Порт пустынен, совсем не жарко. Подходим к воротам, у которых, снаружи порта, расположена небольшая пристань. Полицейский у ворот пытается нам объяснить, что иностранцы должны проходить через главный выход, это примерно в километре отсюда, но услышав: «Soviet ship «Ob»! То the Goore island! île Gore!»[1], широко улыбается и распахивает ворота.
Катер очень похож на наши речные трамвайчики. Сейчас иностранцев, кроме нас, нет, но пассажиров, в основном негров и мулатов, довольно много. На острове, как потом оказалось, живет несколько тысяч человек. Катер отчаливает точно по расписанию, и через 20 минут мы уже подходим к острову. Здесь нас ожидает неприятный сюрприз: остров окружен пенистым кольцом прибоя. Тихо только в маленькой бухточке, куда входит катер, но здесь песчаный пляж и погружаться неинтересно.
Надеваем на плечи акваланги и выходим из поселка. Остров очень красив и экзотичен, к скалам, о которые бьется океан, опускаются крутые склоны, покрытые богатой растительностью, лишь кое-где вьются узкие тропинки. Все немного напоминает крымские берега, но растительность куда ярче и богаче. Высоко над нами поднимаются стены средневековой крепости, кругом тихо и пустынно, не видно ни одного человека, только странная собака какой-то африканской породы увязалась за нами, да небольшие хищные птицы, похожие на коршунов, носятся в воздухе. На крепостных стенах и среди камней греются на солнце крупные, сантиметров тридцать длиной, яркие желто-голубые ящерицы, моментально скрывающиеся при нашем приближении.
Спускаемся к морю. Накат очень силен, огромные волны разбиваются о берег, фонтаны брызг летят вверх. С большим трудом удается выбрать место, где рядом с огромным выступающим из воды камнем удары волн несколько слабее. «Спускаться или нет… Вот вопрос…». С одной стороны, конечно, очень хочется, но если волнение окажется слишком сильным… Но тут на несколько минут накат стихает, подошли более слабые волны, и мы решаем погружаться. Первым лезть мне, у меня больше опыт спусков в подобных условиях, да и плаваю я получше. Примем, конечно, все меры предосторожности.
Иду к воде. Войти в воду нетрудно даже при сильном накате, так как всегда можно выбрать момент, когда к берегу подходят самые мелкие волны и прибой на время утихает. Гораздо труднее выйти из воды, так как пловец видит только одну волну, ту, которая идет на него, и не знает, каковы будут следующие.
Как раз подходят большие волны. Когда вода отступает, камни обнажаются на 3–4 метра, и хорошо видно, что внизу все покрыто красными водорослями, а на поверхности скал растут огромные, сантиметров десять, морские желуди с раковинами, острыми как ножи. По скалам бегает множество мелких черно-красных крабов. Но вот, наконец, волнение слабеет, я натягиваю маску и прыгаю в воду. Она довольно прозрачная, но масса пузырей воздуха от прибоя, которые медленно поднимаются вверх, мешает что-либо разглядеть. Я изо всех сил плыву вперед, стараясь за короткий миг покоя уйти поглубже, туда, куда волнение почти не доходит.