Глава 1
Раньше я не обращал внимания на всяких террористов, экстремистов, радикальных анархистов. На нашей фабрике такие не появлялись: мы слышали наполненные гноем и желчью имперские новости о других фабриках, переживших атаку террористов, только не принимал в расчет.
— Проблемы других фабрик — это не наши проблемы, — говорил я, когда разговор касался этой темы, и коллеги кивали. Действительно: важнее отработать норму и уйти домой пораньше, чем бороться за давно усопшую экологию планеты.
Написанные краской лозунги на нижних этажах, куда охрана улья предпочитала не заходить, выглядели слишком одиноко, чтобы обращать на них внимание. Я слышал слова "пока ты не замечаешь проблему, она готовит для тебя плазмоган", но не обращал внимания, пока поздно не стало.
Все тело свела судорога агонии. Ненавижу дестабилизаторов…
Глаза, которые я старался держать открытыми, закрылись.
Я слышал от кого-то, что после смерти люди видят свет в конце туннеля. После того, как меня раздавило бетонными обломками, никакого света я не увидел. А вот туннель был, да: в конце него царила жутко голодная тьма, и меня несло прямо в пасть этой тьмы.
Хуже то, что потолок, стены и пол туннеля состояли из сплошного месива когтистых щупалец, которые жадно шарили по сторонам, пытаясь нашарить меня. Я не чувствовал тела, но тем не менее умудрялся уворачиваться от щупалец и замедлять полет к черному ужасу.
Мимо меня летели белые шары — когда щупальца касались шаров, я слышал истошные вопли.
К сожалению, остановиться я не мог, пусть и очень хотел. Я догадывался, что хорошим мой конец точно не будет — тьма предвкушала. Каждый шар света, попадающий в эту тьму, сразу гас.
Внезапно меня рвануло обратно, мимо щупалец, которые не успели отреагировать на мой побег — слишком велика была скорость.
И ощущения от реального тела вернулись, да в таком объеме, что я сразу захотел его уменьшить.
Мне охрененно больно, а значит, я жив. Без всяких сомнений — мертвецы ничего не чувствуют. Но не уверен, что хочу жить. Если смерть — это отсутствие боли, я жажду умереть.
Головная боль длилась неимоверно долго. Мозг словно драла когтями бывшая, та еще стерва: я не мог шевелиться, думать, не чувствовал тела. Когда я привыкал к одной боли, ее сменяла другая: меня то пронзали холодными иглами, то окунали в кипяток, то сплющивали в блин. Представьте самую жуткую головную боль, которую вы когда-либо испытывали, и умножьте в сто раз. Именно такое ощущение я испытывал. Даже боль от бетонных обломков фабрики, которые меня погребли под собой, не была такой острой и многообразной.
Бесконечная агония накатывала волнами. Если бы я мог, то кричал. Я превратился бы в вопящее, обезумевшее от боли существо, если бы мог! Наверное, потому мне и не позволяли кричать, шевелиться.
Спустя вечность, наполненную невозможной болью, ощущения пошли на убыль.
И пришли мысли.
И только тогда я понял, что не сошел с ума.
Я ощутил под ладонями песок и мелкие камни. В затылок впивалось нечто острое. Я лежал на спине.
По ощущениям меня бросили в пустыне, но я не чувствовал на лице ни противогаза, ни респиратора. Выходит, песок под ладонями — глупая шутка? Розыгрыш?
Мысли вызвали новые вспышки боли, поэтому я сосредоточился на дыхании, стараясь не стонать. Спустя минут пять боль снизилась до умеренно-сильной, и я перестал шипеть сквозь зубы.
После чего открыл глаза и осмотрелся.
Первое, что я увидел — небо. Странное, лазурно-синее, чистое. Я видел такое лишь на старых видеозаписях, снятых до того, как Империя присвоила нашу планету. До того, как пошли кислотные дожди. Прежде, чем Ильмсхур превратилась в кладбище природы, плацдарм для тысяч фабрик.
Я брежу?
Слишком подробно для бреда: я чувствую ароматы цветов, слышу бормотание. В любом случае, лучше бред, чем бесконечная агония.
Я попытался подняться. Голову пронзила привычная вспышка боли, в глазах потемнело и я снова вырубился.
— Тернер! Тернер, очнись!
Я очнулся от того, что меня трясут за грудки, и от каждого движения голову будто пронзают штыри.
— Хватит…
Я вспомнил момент смерти. Выходит, лозунги не были пустыми угрозами: террористы, выступавшие против загрязнения планеты, действительно взорвали фабрику, в которой я, Мартин Скавьер, задержавшись после конца смены, домывал огромные цистерны. Последнее, что помню — как куски потолка летят прямо на меня… Хотя нет, еще я помню, как меня раздавило. Как сплющило ноги, как я скреб ногтями бетонную плиту, которая упала крайне неудачно и не убила меня сразу. Не думал, что выживу, но факты фактами: я чувствую ноги и кроме головы ничего не болит. Значит, сейчас я валяюсь в медицинской капсуле и брежу. Но кому нужно вытягивать с того света обычного работягу?