Вконец рассерженный, муравель решился на крайнее средство, и брызнул в нос волчонку кислым своим соком, кой завсегда имеется у него прозапас. Ну, и чихнул зверёныш, отчего уронил муравья в траву.
Вскорости после, волчок отправился в гости по приглашению, найденному у пня, а мурачейчик, сочтя себя победителем, прилёг отдохнуть. Разглядывая небо, ему чудилось, что таким красивым оно ещё не было никогда. А небу, что ж? Известное дело — лестно. Коли сам себя не понял, не оценил, пускай хотя другие оценят и поймут. Как-то так.
Одно только. Хорошо бы, чтоб это всё случалось ко времени, а не в пустой след.
Жаба
— Что ж такое, в который раз одно и тоже! — Ворчала жаба, заботливо укутывая хвостик ужа, который, словно маленькая ножка, выпростался из-под одеяла прелой листвы. — Хороша мать, свалила на меня дитяти, а сама уж тридцать третий сон видит, не меньше. Нашли няньку…
В самом деле жабка была довольна, ибо в хлопотах о чужом малыше она совершенно забыла про внезапно нагрянувшее одиночество, и чувствовала себя нужной, как говорится, — при деле.
Обстоятельства её жизни сложились таким образом, что жаба появилась на свет довольно далеко от того места, где обитала теперь. Всего у неё хватало, и всё шло своим чередом: и родни не счесть, и куст шиповника, что мешал котам беспокоить её своим извечным баловством. Скромная была жаба, в гости ни к кому не напрашивалась, работы в саду не чуралась25. В начале осени, когда жабы обустраивая зимние квартиры, договаривались, кому с кем спать, наша скромница отыскала себе тихий неприметный уголок — плетёную корзинку в углу сарая, что давно лежала без дела. Ну и прилегла однажды подремать в той корзинке, проверить заодно — нет ли где выпирающего прутика или неудобной ложбинки.
Сладко спалось жабке, уютно, да только, на её беду, хозяева двора, в котором она проживала с икринки, собрались в лес за грибами и прихватили ту корзинку вместе с жабой. А прежде чем положить первый грибок на плетёное дно, разглядели непорядок и вытряхнули бедолагу в сосновые иголки.
Не щенок жаба, не котёнок, не щегол, да тоже живая душа, привыкла она слышать разговор людской, либо пение, к месту, где родилась, сердцем приросла. А тут — лес, запахи чужие, страшные, виды дремучие, не свои. Хорошо ещё, что случилась неподалёку лесная сторожка, и едва стемнело, жаба отправилась разведать, куда забросила её судьба.
Жаба с рождения немного приволакивала ножку, и осенний дождь, что обосновался в округе той порой, не остался равнодушным к её участи, но, сколь мог, указывал — куда идти, и так-таки довёл прямёхонько до порога сторожки.
— Ну, а тут уж разберёшься сама. — Вздохнул дождик, и плеснув напоследок пригоршню воды на лицо себе, да жабе, пошёл дальше, поливать политую не раз землю.
Порог и впрямь был неплох, — гостеприимно распахнутые его трещины обещали в своей глубине защиту и от возможных недругов, и от грядущих морозов. Отерев лицо, жаба несколько продвинулась вовнутрь трещины, дабы осмотреться, как ей навстречу из тени выдвинулась голова ужа:
— И кто это к нам, и откуда? — Спросил уж. Жаба, которой некуда было бежать, не таясь поведала свою историю, не надеясь, впрочем, разжалобить ужа и оттянуть расправу, — она видела как-то раз лягушачью лапку, мелькнувшую в пасти точно такого же змея. Но этот… то ли был сыт, то ли ещё почему, но предложил жабе не мотаться по холоду в поисках иного убежища, а оставаться здесь.
— Тут всем хватит места, располагайся. — Зевнул уж. — Я почти что заснул, и не буду тебе мешать, а вот мой сынок, тот ещё непоседа. Но ты, если станет шуметь, охолони его, дозволяю. Должен старших слушать. Ну, я пошёл. — Уж ещё раз зевнул. — Доброго всем сна.
— Спасибо… Доброго и вам! — Ответила жаба, изумившись столь неожиданному и благоприятному для неё исходу.
Преисполненная благодарности, жаба была так взволнована, что не сразу рассмотрела ужонка, который крутился тут же, в уголке, пытаясь натянуть на себя куцее одеяло вишнёвого листа.
— Ой… — Посочувствовала малышу новая жиличка. — Да что ж ты, бедняжка, мёрзнешь. Погоди-ка, я скоренько тебе другое одеяло достану. И выбравшись на волю, жаба подобрала лист побольше, отвергнутый за ненадобностью виноградной лозой. На удачу, лист был не только выстиран, но даже совершенно сух, так как побыл некоторое время на сквозняке под навесом.