- Давай, - сказал Иван. В то время, пока Мразек вел стрельбу одиночными выстрелами, Олива привстал и тщательно прицелился. Уже темнело, и Олива мог предположить, что скрывающийся за пнями человек выкинет старый фокус: прикинется, что сдается, а когда внимание пограничников после долгого преследования и перестрелки ослабнет, попытается, петляя, добежать до леса и найти там спасение. Из-за пней показалась рука с пистолетом. Иван совершенно отчетливо видел ее, а также часть тела. Олива выстрелил два раза подряд. С веток посыпался снег. В следующий момент автомат Оли вы отказал, и вахмистр долго давил на спусковой крючок.
На их дальнейшие призывы сдаться ответом было лишь молчание. И только теперь они почувствовали, как мороз пробирает их до костей. Возбуждение на миг оставило их. Но они должны были задержать этого человека! На значительном расстоянии друг от друга, готовые в любой момент броситься на снег, они пошли к куче пней с одной мыслью: он там только и ждет, когда они подойдут поближе. Им снова стало жарко.
Руда первым увидел его и опустил дуло автомата. Неизвестный лежал на боку, пистолет валялся в четверти метра от его безжизненной руки. Высокий, стройный мужчина в лыжном костюме. Олива подошел ближе и оттолкнул ногой парабеллум. Мразек склонился к мертвому.
- Две в голову.
Олива отвернулся, ему стало не по себе.
- Жалко, что не живой, - сказал Мразек. - Не везет мне с ними.
Побледневший командир патруля сел прямо на снег. Руда присел рядом, ежась от холода.
- Ну, Иван, - сказал он, помогая Оливе встать, - иди к дороге. Он от нас уже не уйдет... Сбегай вниз к шоссе за кем-нибудь, а я здесь подожду...
По дороге в ложбине Олива устремился к ручью. Увидев приближающуюся автомашину Густы и услышав крики товарищей, он свалился в канаву возле дороги. Кто-то принялся лить в него водку. Зубы его стучали. На него накинули тулуп.
- Наверху, на вырубке, - прошептал он хрипло. - Не ушел он от нас. Идите туда по этой дороге.
Роубик бросился к вырубке, за ним - остальные. Мразек сидел под деревом и смотрел в сторону кучи пней. Ребята набросили на него шинель, обошли вырубку и вернулись.
- Почему вы здесь оказались? - спросил Роубик. - Ведь вы должны были быть на Тишине?
- Мы там и были, дружок.
- А где ваши шмотки? Шинели, куртки?..
- Валяются где-то по дороге...
- Надо быстрее доставить их домой, - решил Роубик. - В тепло. Двое останутся здесь до прихода ребят с заставы. К убитому без надобности не подходить.
Когда они приехали на заставу, как всегда в таких случаях, начались бесконечные телефонные разговоры. Поздно ночью убитого отвезли в Плану. Олива и Мразек крепко спали в хорошо натопленной комнате. Дежурному дали задание все время держать наготове для них крепкий чай. Карлик разрешил даже ром. На следующий день Оливу с воспалением легких отвезли в больницу.
Все были восхищены успехами патруля Оливы. Их шинели, куртки и другие предметы обмундирования удалось найти без труда. А кем был этот неизвестный, ребята узнали только спустя много недель. Мало кто тогда предполагал, что решающая битва на границе только начинается...
Пошла вторая половина лесовской зимы. Тайна гибели патруля Репки оставалась все еще не разгаданной. Вахмистры задержали десятки перебежчиков, шедших парами или поодиночке. О другом, невидимом фронте борьбы со шпионскими центрами, об их деятельности, направленной против Чехословакии и ее границ, время от времени привозил краткие сообщения Франта Вевода, который ездил на станцию КНБ в Марианске-Лазне, где работала его невеста. Вскоре все узнали, что Дядя и в самом деле ходит через границу, так как после февральских событий американская разведка завербовала его. Это известие так всех обеспокоило, что решили вести розыск на свой страх и риск.
Особенную активность проявлял в этом отношении Стромек. Он специально просидел несколько вечеров в ходовском ресторане, но никаких сведений раздобыть ему не удалось. Поведение хозяина подозрений не вызывало. "Я хожу сюда из-за одной барышни, - объяснил ему Стромек. - Понравились мне ходовские красавицы..." О Бараке не было сказано ни слова. Карлик тоже молчал, хотя часто бывал у начальства и кое-что узнавал на совещаниях, проводившихся командованием. Сестра к нему больше уже не ездила. Наверное, потому, что стало холодно и выпало слишком много снега. Письма он, однако, получал, причем довольно часто, главным образом из Кладно. Прочитав свою корреспонденцию, Карлик немедленно сжигал ее. Правда, так делал на заставе каждый, кроме Храстецкого, который складывал письма Алены в белую коробочку и не боялся, что кто-нибудь может их прочитать. Впрочем, легко можно догадаться, что писала ему Аленка: дело шло к свадьбе. Вацлав все чаще покидал заставу, а будучи в Лесове, то и дело осматривал домик в конце деревни. Вместе с ним ходили туда и его друзья. Домик не нуждался в большом ремонте: застеклить несколько окон, покрасить, уложить линолеум и прибрать вокруг. Сделать все это вызвались его товарищи. Ну, а замок или дверная ручка - с этим Храстецкий справится сам.
И вот наступил день, когда он получил от председателя Киндла ключи. Свадьба должна была состояться 4 марта. В Пльзене Аленка уже подготовила мебель.
- Компания наша распадается, - заметил Стромек.
- Ничего не распадается, - яростно возразил жених. - Служба и все остальное будут идти своим чередом.
- Нет, Вацлав, - вмешались в разговор Цыган и Роубик. - Женишься ты - и прощай. Это вполне естественно, мы ведь понимаем.
Пока же они держались вместе, активно участвовали в работе местной партийной организации и не пропускали ни одного собрания. В январе большинство таможенников были переведены на работу в глубь страны, в Лесове остались только Алекс Плетарж и Гонза Шпачек. Освободилось много квартир. Киндл предлагал Храстецкому занять какую-нибудь из них, но Вашек уже сделал свой выбор.
В столовой у Мачека было очень уютно.
- Явились, обжоры, - приветствовал, он ребят, а когда те, полные любопытства, направлялись к дверям кухни, гнал их к столам. - Садитесь, садитесь, господа, мы приготовили для вас превосходный ужин.
В один из февральских вечеров на ужин были картофельные оладьи. Предвкушая угощение, ребята помогали чистить оставшийся картофель. Ярда жарил оладьи и горячие, ароматные бросал их вахмистрам прямо в ладони.
- Это вам не те оладьи, что продаются на вокзале в Праге. Эти пограничные! А корочка? Ну, а завтра, господа, угощу вас кровяной колбасой!
Мачеку вскоре тоже предстояла свадьба... Старая любовь. Ребята знали ее по фотографии, которую Мачек, гордившийся своей невестой, любил им показывать.
Руда Мразек буквально влетел в столовую. Он сел за стол, вырвал из рук Цыгана горячую картофельную оладью и ошарашил сообщением:
- Пришла телефонограмма, ребята! Едем в Прагу: Храстецкий, Цыган, Мачек, Хлоупек, я, Стромек и Коварж. Послезавтра мы должны быть в КНБ. А сегодня после ужина явиться к Старику.
- А в чем дело? - спросил Храстецкий, которому в связи с подготовкой к свадьбе эта поездка казалась совсем излишней.
- Откуда я знаю? Прочитай телефонограмму сам. Больше там ничего не говорится.
- А с пушками или без?
- Господи, - покачал головой Мразек, - больше я ничего не знаю. Да, форма парадная. Ясно?
- Уж не хотят ли нас перевести из Лесова? - забеспокоился Храстецкий. А что, ребята с соседних за став тоже поедут?
- Конечно.
- Может, организуют какую-нибудь новую заставу? Мне бы очень не хотелось этого, - сокрушенно сказал Цыган. - У меня из-за этого сообщения даже аппетит пропал.
Карлик не сказал им ничего нового.
- Мне придется взять у кого-нибудь напрокат парадную форму, усмехнулся Стромек. - А то выгляжу как пугало.
- Устраивайтесь с этим как хотите, - строго сказал Карлик. В последнее время он стал каким-то странным. - Вас туда отвезет служебная автомашина. Штрупл! Со ставьте соответственно расписание нарядов.
Новость не вызвала у них радости. Да, они сетовали на Лесов, на тяжелую службу, но только теперь понимали, как тяжело им расстаться и оставить деревню, к которой так привыкли. Это чувство испытывал каждый, хотя никто не говорил об этом.