- Ну, молодые люди, я приглашаю вас всех к нам на вечер. Отпразднуем как следует это событие. Чокнемся? - обратился он к Цыгану.
Они выпили по стаканчику. Лесничий пожал плечами:
- Что поделаешь? Все получилось иначе, Вацлав. Выпили еще.
- За здоровье Ярки и за счастье их обоих! Пусть мирной и спокойной будет вся их жизнь! - произнес Яниш, и слова его были искренними.
Ярка и в самом деле была уже в прошлом. Вспоминая о ней, Яниш не испытывал уже боли, как это бывало когда-то. Последний танцевальный вечер он провел со Славкой Благоутовой. Это была девушка иного склада, искренняя, откровенная. Яниш пообещал лесничему прийти на свадебный ужин, хотя знал, что не сдержит своего слова: он собирался к Благоутам.
Однако туда он не попал. Старый Липар привел на заставу двух молодых людей, которые, видимо, полагали, что у вахмистров такие же часы работы, как и у каменщиков, а потому отправились в воскресенье из Пльзеня с намерением перейти границу. Район Двура охранялся патрулем, но двое перебежчиков даже не добрались до вахмистров, встреча с которыми была бы неминуемой. В полукилометре от наряда они наткнулись на Липара, который как раз возвращался от своего брата из Ждара. Липар сумел взять их голыми руками и привел на заставу. Так Цыгану пришлось распрощаться с мыслью пойти в гости к Славке Благоутовой, а Ивану Оливе - на Яркину свадьбу. Они сидели в канцелярии, допрашивали задержанных и составляли протокол. Старый Зима ругался на чем свет стоит, когда его потревожили за свадебным столом:
- Не могли выбрать другой день! Послушай, Богоуш, - обратился он к опытному вахмистру Гендриху, - сделай это сам. Большого искусства здесь не требуется. Ты все это так же знаешь, как и я, а я потом подпишу эту бумажонку. Ну, не таращи так глаза, выпей-ка лучше! Засыпая поздно вечером, Цыган слышал доносившиеся издалека пьяные голоса и нестройное пение свадебных гостей: "Сколько ты со мной гуляла, сколько ты со мной стояла, только, видно, не судьба, за другого замуж ты пошла..."
"Что поделаешь?.. Вышла замуж, вышла, выбрала другого... Лучше вовремя распознать женщину, чем потом..." - убеждал он сам себя и изо всех сил старался побыстрее уснуть. Стромек вернулся со свадьбы под самое утро и пытался разбудить Яниша.
- Послушай, Вашек...
- Отстань, - заворчал на него Цыган.
- Она все время была такой грустной, будто ждала тебя. Все время была такой грустной, понимаешь?
- Иди спать!
- Иду, иду, - отвечал тот, с трудом раздеваясь. - Если бы ты ее видел... Каждому было ясно, что ей не до смеха.
Яниш промолчал. В комнате запахло сливовицей.
Небо над Двуром покрылось тучами. Был душный летний день. Роубик и Руда Мразек отправлялись в наряд.
- Будет гроза, - заметил Роубик, показывая в сторону леса, над которым собирались тучи. Мразек вытер вспотевшее лицо и надел автомат на ремень.
Единственным незагоревшим человеком на заставе был Ярда Штрупл, вечно сидевший в канцелярии над бумагами, однако в последние дни и его кожа стала приобретать коричневый оттенок. Цыган приказал Штруплу тоже ходить на контроль патрулей, чтобы он хоть немного бывал на свежем воздухе. Сейчас писарь и дежурный торопились закрыть окна в здании штаба, так как приближалась гроза и вдали гремели раскаты грома. Над Двуром блеснула молния. Лесовчане поспешили с полей к своим домам, чтобы спрятаться под крышей. В канцелярии воцарился полумрак. Сидевший там Иван Олива выглянул в окно:
- Погода как раз для нарушителей границы.
- Когда начнется ливень, ничего не будет видно на расстоянии шага, - с досадой сказал Мила Шикл: его с Коваржем ждал ночной наряд.
- Ничего не поделаешь, Мила, - ответил Цыган. - Вам предстоит охранять район Двура, готовьтесь.
Вашек Коварж про себя проклинал предстоящий тяжелый наряд, и в первую очередь его огорчало обмундирование. Резиновые сапоги и плащ во время дождя пригодятся как нельзя кстати, но, когда гроза кончится, плащ придется таскать с собой, а ноги в резиновых сапогах моментально взопреют. Двадцатичетырехчасовой наряд в таких сапогах выдержать вообще нельзя, но и двенадцати часов бывает достаточно, чтобы вымотать человека. Стромек как-то проходил весь день босиком, перебросив связанные резиновые сапоги через плечо, а в другой раз он взял старый поломанный зонтик, из-за чего у него были стлокновения с Павелкой.
- Ну и сумасшедший этот Стромек! - улыбнулся Цыган, глядя в окно. Сегодня только вернулся из на ряда, как отправился пешком на свидание в Тахов, а ту да и обратно - двадцать четыре километра. - Первые тяжелые капли смочили пыль. - Как пить дать угодит под ливень.
В этот момент погас свет.
- Черт побери! - выругался Штрупл. - Наверное, выключили перед бурей.
Цыган и Олива надели длинные, доходящие почти до пят плащи и побежали в столовую на ужин. Коридор стал мокрым от воды, стекавшей с плащей, уже висевших на вешалке. Мачек зажег свечи. Буря за окнами свирепствовала вовсю, потоки воды с шумом обрушивались на землю.
- Хлеба полягут, - заметил кто-то. Цыган узнал голос Роубика.
В столовую вбежали Храстецкий и Гофман. Они были в наряде налегке и попали под ливень, когда не спеша возвращались домой.
- Я промок насквозь, - отплевывался Храстецкий.
- Неужели вы не могли где-нибудь укрыться? - удивился Роубик.
- Не могли, - раздраженно ответил полураздетый Гофман. - Хотелось бы мне оказаться дома, у мамочки.
- Ну и ливень! - проговорил Храстецкий. - Махну я на все рукой и пойду в трусах.
Он большими глотками выпил горячий чай, который приготовил Мачек. Повар улыбнулся:
- То-то Алена рот раскроет, когда ты ввалишься к ней в исподнем...
- Ну так одолжи мне шмотки, - проворчал Храстецкий, и Мачек охотно предложил ему даже белый фар тук. Вацлав взял только куртку и брюки. Гофману ничего не досталось. Храстецкий уже собирался уходить, когда в комнату вошли промокшие до нитки Коварж и Шикл. Цыган вскочил из-за стола:
- Что вы здесь делаете? Вы должны находиться в районе Двура.
- Мы были там, Цыган. Объявляй тревогу. Перед самой грозой кто-то прошел в направлении Планы. Прокеш видел его, когда закрывал окна.
Цыган взглянул на ребят и стал одеваться.
- Он был во всем кожаном?
- Нет. Шел налегке. Одет был в голубую спортивную куртку.
- Чего же вы не сообщили об этом по телефону, черт побери?
- Так ведь он не работает, и света нет.
- Ребята, а я одолжил Вашеку свои вещи, - запричитал Мачек. - Если б знать, что предстоит такая операция...
- Одеться! Всех позвать сюда - и в путь! - приказал Цыган. - Коварж и Мила, вы дуйте ко второй мельнице и займите там позицию у ручья. Храстецкий и Гофман пойдут вместе со мной на Двур. Олива с Тондой - к тому лесу, где тогда попался этот тип, и выходите, Иван, на дорогу. Не может же он идти лесом! Вевода и Роубик, в Ходов! Проверять любого и каждого до самого утра! Мачек, беги на станцию к Зиме и все расскажи ему.
- Пусть кто-нибудь спустится к мельнице у дерев ни, - посоветовал Храстецкий, и Яниш направил туда Штрупла и Мачека: это ближе всего, так что утром повар сможет приготовить завтрак.
- В случае чего - стрелять! Мы все знаем, кто где. Они выбежали из столовой. Гроза утихала, только время от времени опять начинал идти дождь. Воздух был чистым, начало уже смеркаться. Цыган и Храстецкий побежали через сад вниз к ручью, прямым путем на Двур.
- Я так и знал, что в Двуре обязательно что-нибудь случится, отплевывался на ходу Храстецкий, делая мощные скачки вслед за Янишем. Бежать по слякотной полевой дороге было скользко. По бревну, которое они сами когда-то туда принесли, они перешли мутный бурлящий ручей. На небе загорелись первые звезды, но пограничники не видели их. Мокрые ветки стегали по лицам. Ребята уже промокли насквозь: особенно стокилограммовый Храстецкий. Горя нетерпением, теперь он мчался впереди. Вот и шоссе. Еще двести метров - и они на горе. Вдруг Храстецкий резко остановился, и Цыган наткнулся на его мокрую спину.
- Кто-то бежит внизу, - прошептал Храстецкий.