Эйво с улыбкой смотрел, как Варька перестала хмуриться и даже замурлыкала что-то себе под нос. Тактильный контакт работал даже лучше, чем музыка. Он довольно покосился на маленькое черное перышко, вплетенное в Варькины волосы. Носит, не выбросила. А это так облегчает ему дорогу в ее подсознание…
Эйво осознавал, что играет не совсем честно. Не на равных. Но успокаивал совесть мыслью, что он бы и так завоевал доверие Варьки. Просто чуть позже, чем сейчас. Так зачем же идти долгой дорогой, если можно короткой? Эйво хотелось привязать ее к себе, увлечь, получить полностью, с потрохами, да не на одну ночь. Вороны, вопреки мрачной славе, не любят одиночества. И пару себе выбирают на всю жизнь.
Варька подходила Эйво почти идеально. Она ему нравилась, слишком сильно, чтобы оставить ее в покое. Кроме того, волшебный мир пропустил ее, значит, она ему не совсем чужая, значит, с одной стороны, она легко поддается колдовству, с другой – чары ей не вредят. И очень удачно получилось, что ее лучшая подруга сейчас где-то далеко, можно потеснить ее в Варькином сознании, влезть в душу, стать ближе…
Единственное «но» заключалось только в нетерпении Эйво. Его немного раздражал этот танец с рыбой на крючке и понимание, что пройдет еще очень много времени, прежде чем он сможет превратить Варьку в птицу.
* * *
«Люблю дорогу», - думала Сельма, уставившись невидящим взглядом на черный экран висящего под потолком автобуса монитора. Тихо, ночь, переезд из одного города в другой. В этот раз на автобусе – расстояние небольшое. Дорога и ночь были именно теми условиями, когда Сельме не надо было работать. Разве что иногда, если кто-то хотел обратиться к русскому шоферу. Но сейчас никто не хотел. Все спали.
Тур перевалил за середину, и теперь они ездили по европейской части России. С одной стороны, Сельму это радовало – все ж ближе к дому, а по дому она соскучилась. С другой… Сельма внезапно осознала, что эта безумная жизнь среди рок-звезд скоро закончится, она вернется в свой город, все войдет в привычное русло, и, возможно, она никогда их больше не увидит. Почему-то эта мысль ее расстроила. Покопавшись в себе, она поняла, что печалит ее не то, что «звездная» жизнь окажется позади. Просто… Просто они действительно оказались классными парнями. Брутальный Юке вне сцены был добрым, мечтательным и чуть-чуть недотепистым малым. Маленький Алекс по-братски делился с ней одеждой и удивлялся, когда она извинялась перед ним за порванные штаны: «Пустяки, Сельма, сама цела?» Даже слегка самовлюбленный Макс сочувственно поцокал языком, глядя на ее исцарапанное лицо, и принес ей кучу тональных кремов из своей косметики для сцены. Сельма жест оценила и хихикать не стала. Тем более крема ей пригодились. И техник, и звукорежиссер, и все остальные относились к переводчику очень душевно. Потому что, а как иначе, если именно она помогает технику орать на администратора зала за отсутствие доступа к розеткам, следит, чтобы организаторы соблюдали требования «райдера», и среди ночи скачет в аптеку, потому что накануне звукачу попалось несвежее пиво. Сельма чувствовала ответственность за всех, опекала, помогала, выручала, и ощущала себя на удивление хорошо, потому что, видя такое дело, ей в ответ платили тем же, иногда даже бессознательно. Неудивительно, что она к ним привязалась.
А еще была музыка. С какого-то момента Сельма стала замечать, сколько иномирных существ сползается на их концерты. Среди людской толпы завороженно глядели на сцену полупрозрачные духи, скелетообразные призраки, под потолком вились крошечные феечки, на край сцены карабкались маленькие угловатые существа, покрытые мхом вместо шерсти. Сначала Сельма смотрела на нечисть с подозрением, но потом поняла неожиданную вещь – им нравилось выступление. Людям они не мешали, вообще не обращали на них внимания, их полностью поглощала музыка и то, что происходило на сцене.
А на сцене происходило нечто.
Оказывается, на виолончели можно играть даже лежа. Юке фактически умудрялся собрать на себя всю пыль за время концерта – неистово валяясь на полу и не переставая пиликать смычком. Алекс на барабанах ломал целую гору палочек за пару часов выступления. Макс орал в микрофон так, что первые ряды глохли. Но самый ажиотаж у зрителей вызывал Айк. Особенно у тех, иных зрителей. Выходцы из Иномирья одобрительно кивали Айку, свистели, шипели и бурчали что-то поддерживающее, даже пытались подпевать, и волновались, если у того что-то не ладилось – например, рвалась струна, или ломался микрофон.