- Варь, нам нужен женский вокал, - с места в карьер заявил волынщик.
- А почему Варь? – еще не забеспокоилась, только насторожилась Варька. – Варь не поет, Варь на бубне бац-бац.
- Теперь поет, - «обрадовал» ее Эйво. – У нас вечером состязание с «Соколиками», и мы его выиграем.
- Нет, Эйво, я не могу! Я боюсь! Я не умею! Я… - Варька мигом вспомнила и изложила Эйво всё. И про тройку на школьных уроках музыки, и про то, как ее выгнали из хорового кружка в шестом классе, и даже про то, как в четыре года она отказалась петь Деду Морозу про елочку на утреннике в детском саду. Волынщик понял, что следующим травмирующим воспоминанием детства будет то, как сокрушались родители, когда она немелодично орала в колыбельке, и решительно прервал Варькины излияния:
- Дослушай меня. Тебе ничего особенно делать и не придется. Это будет колдовство. Ты же хотела увидеть еще немного колдовства? Тебе разве не любопытно?
- Как с вороньим перышком от бессонницы? – заинтересовалась Варька. Эйво засмеялся:
- Нет, Варь, это будет гораздо, гораздо круче. И мы выиграем. Ну как, согласна?
* * *
Варька пела. Слова древней баллады, чужие, но такие красивые, ложились на язык, перекатывались под музыку. Казалось, что поет какое-то другое существо, временно позаимствовавшее ее тело. Потому что Варька никогда не думала, что умеет петь так. Сама-то она знала, о чем песня, но скандинавские языки, конечно, были от нее далеки. Варька пела. И своим голосом держала сейчас тысячную толпу зрителей. Ее слушали, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить размеренный тягучий ритм казалось бы давно приевшейся баллады. Варька пела, и ей казалось, что за спиной разворачиваются огромные крылья в черном оперении и поднимают ее вверх. Хотя, на самом деле, там всего лишь стоял Эйво со своей волынкой и творил волшебство.
…I kunnen väl svara endast ja eller nej
Om i viljen eller ej…
Да или нет…
Песня закончилась, Варька замолчала. Последняя нота медленно умирала над безмолвным, обратившимся в слух полем. А потом публика будто стряхнула оцепенение и взорвалась восторженными воплями. Раскрасневшаяся и смущенная Варька обернулась к Эйво. Ее переполняло ощущение торжества, восторга и счастья, и ей очень важно было знать – а что чувствует он. Эйво увидел ее сияющие глаза и не удержался. Он шагнул к ней, одновременно отодвигая волынку за спину, решительно притянул к себе и поцеловал.
Восторг и одобрительные крики усилились. Одно дело, когда подозреваешь, что между солистами группы роман, другое – когда они наконец-то перестают играть в молчанку и открыто это демонстрируют. Да еще так страстно демонстрируют. Того и гляди увлекутся.
У Варьки же из головы вылетели все мысли, она перестала слышать и видеть окружающее, потому что самым важным и острым, отодвинувшим все остальное, внезапно стало ощущение, как прядь волос Эйво скользит по ее щеке, ласково и невесомо, будто перо, и привкус железа на его губах – от мундштука волынки – сообразила Варька. А потом и это стало совсем не важным.
Когда Эйво от нее оторвался, окружающий мир вернулся так же внезапно, как до этого провалился в тартарары. Варька со смешанными чувствами уставилась на Эйво, пытаясь угадать, о чем он сейчас думает, но времени друг на друга им не дали. Сцену наводнили люди, стремившиеся выразить свой восторг, гудела и свистела толпа внизу, Эйво хлопали по плечу, Варьку восторженно обнимали, будто она принесла миру благую весть, хотя это было всего лишь немножко магии…
Ошеломленная происходящим Варька не сразу сообразила, что очередные поздравляющие что-то не торопятся освобождать место следующим, а что-то настойчиво толкуют Эйво и ей.
- Ребята, конечно, это не спонтанный разговор, но все-таки – вы должны выступить на «Жарком лете»! Нет, не отказывайте сразу! Вы там всех порвете! Будут три сцены – одна из них под фолк, команд набрали со всей страны. Ребята, вы должны там быть!
Варька ничего не знала про «Жаркое лето», но по загоревшимся глазам Эйво поняла, что узнавать она будет на своей шкуре и постфактум.
- Эйво, нет… - дернула она его за рукав, но волынщик и ухом не повел.